- Мы?
- Четверо нас было. Как сюда попали, не знаем. С гостей ехали,
заплутали, на ночь в лесу остановились. Утром выехали, а навстречу
семь конных, странно все одеты. Хотели убить нас, только хлопотно
это. Отбились, но брат мой рану в живот получил. Через день
умер.
И Кубин перекрестился.
- А дата? То есть число какое было?
- Двадцать седьмое июля было. А в чем дело?
- На следующий день война началась, Матвей Власович. На ней
больше десяти миллионов погибло.
- Господи! - он застыл с закрытыми глазами. Затем
потребовал:
- Говори!
Я начал рассказывать о перовой мировой все что знал. О русских
войсках, о первых победах, затем о поражениях. Кубин сидел, катал
желваки и смотрел на костер. Но как только начал говорить про то,
что случилось позднее, то вскочил:
- Не верю! - Вскочивший Кубин, сделал три шага от костра. - Нет!
Не верю! Не может такого быть!
Вернулся, сел на положенные на землю сёдла и, смотря мне в
глаза, спросил:
- Как такое может быть?
Я пожал плечами.
- Все причины и предпосылки я уже упомянул. Больше добавить
нечего. Одно могу сказать - как говорили не раз, страну просрали,
извините за мой французский.
Кубин кашлянул.
- А французы тут причём?
- А, приговорка такая, не обращайте внимания.
- И ничего не смогли сделать? - Расстроенный старик сплюнул. - Я
всегда говорил, что жандармерия - это сборище тунеядцев.
- А жандармерия тут не причём. Всю страну затянуло разом.
- Всю страну затянуло… - тихо повторил Кубин, и посмотрел мне в
глаза. Морщины на его лице сдвинулись, глаза заслезились.
- Скажи что это неправда.
- Это правда, Матей Власович.
Обхватил голову руками, он застонал:
- Бедная моя Лиза… бедная моя мама… бедная моя страна. Как такое
возможно? Как такое пережить?
- Это ещё не всё, Матвей Власович.
- Что? – вздрогнул Кубин. - Что ещё может быть страшнее того,
что ты мне рассказал?
- Война, Матей Власович. Другая ВОЙНА.
Кубин вдруг резко встал и отошел, вернулся с дровами. Бросил
рядом и стал медленно подкидывать сухие ветки в костёр. Поднял
усталое морщинистое лицо.
- Не надо дальше рассказывать. Пока не надо. В Китеже, в храме
Владимирской иконы Божией Матери, протоиерей Григорий, мой друг и
один из четырёх офицеров, что тридцать лет назад попали сюда. Нам
вместе и расскажешь. Так лучше будет.
Пристально посмотрел на Кубина – на его лице по-прежнему
расстроенное выражение, никаких намеков на шутку.