Блок глазами современников
Как памятник началу века
Здесь этот человек стоит.
А. Ахматова
«Кто вы, Александр Александрович?.. Перед гибелью, перед смертью, Россия сосредоточила на вас все свои самые страшные лучи, – и вы за неё, во имя её, как бы образом её сгораете. Что мы можем? Что могу я, любя вас? Потушить – не можем, а если и могли бы, права не имеем: таково ваше высокое избрание – гореть. Ничем, ничем помочь вам нельзя».
Е. Ю. Кузьмина-Караваева
«Саша был в то время действительно очень хорош. Красота его черт в соединении с матовым цветом лица, блистающей свежестью ещё более оттенялась пышными золотыми кудрями. Светлые глаза, уже подёрнутые мечтательной грустью, по временам сияли чисто детским весельем. Держался он очень прямо и был несколько неподвижен, особенно в обществе старших. На многих портретах он кажется брюнетом, на самом же деле он был настоящий блондин с очень белой кожей и зеленоватыми глазами. Его брови и длинные ресницы были того же цвета, как волосы, которые с годами значительно потемнели и приняли пепельный оттенок. Прибавлю, что облик его был исполнен врождённого изящества и благородства и вполне соответствовал его духовному содержанию и характеру».
М. А. Бекетова. 1900 г.
«Этот мальчик, кудрявый, нежный и поэтический, этот баловень и капризник, такой восхитительный в хорошие минуты и такой невыносимый и тяжёлый в дурные – составляет наше (с матерью – Д. М.) мучение и радость. Тётка поэта пишет это не о ребёнке, а о юноше, даже молодом человеке. Ему 23 года, а в дневниках М. А. Бекетова называет его „дитя“, „детка“; у него „головёнка“, „личико“; он „шалил“. Все мемуаристы пишут о „холодной“ внешности Блока. Точнее всех – Любовь Дмитриевна: „Холодом овеяны светлые глаза с бледными ресницами, не оттенённые слабо намеченными бровями“. Юный Блок держал себя „под актёра“ (Далматова), смотрел на окружающих свысока, аффектированно курил. „В разговоре вставлял при каждом случае фразу: O, yes, mein Kind“. Он был фатоватым, но ловким кавалером: „Фат с рыбьим темпераментом и глазами“, – скажет в минуту раздражения Любовь Дмитриевна. В нём был „такой же источник радости и света, как и отчаяния и пессимизма“ (Л. Д. Блок). Когда в марте 1900 года Любовь Дмитриевна встретится с ним в театре, то „это был уже совсем другой Блок. Проще, мягче, серьёзней… В отношении со мной – почти не скрываемая почтительная нежность и покорность“».