что не услышать никогда.
* * *
— Останься!
Но поезд трогает, перроны бегут назад.
Не надо смотреть так строго: тебя выдают глаза.
Читаю я в них: «Ну что же уставился, как баран?
Еще не поздно, Сережа, в вагоне сорвать стоп-кран.
Ещё твой путь неопознан, он пройден всего на треть.
Ещё ничего не поздно — даже и умереть…».
А я, на подножке стоя, от смерти не жду вестей,
раздавленный пустотою бессмысленных скоростей.
* * *
Не успел тормознуть — уехала,
и молчание режет уши мне.
Позову тебя — слышу эхо лишь,
отголосок давно минувшего.
В этом лиственном летнем лепете,
пролетающем теплой стаею,
белым лебедем, белым лебедем
ты в пределах иных растаяла.
Из ушедшего, из забвения
жду ответа и сердцем слушаю,
чтоб, назло всем своим сомнениям,
верить в лучшее, верить в лучшее.
* * *
Тихими шумами, белыми цветами
приходи с ветрами вместе с облаками,
свежестью лесною защити от зноя,
посиди со мною, погрусти со мною.
Мы давно в разлуке, мы давно не вместе,
повилики руки тянутся из мести
к горлу… Перехватит сразу же дыханье…
Только знаешь, хватит, кончено свиданье.
Счастья не прибудет. Ты не виновата.
Будь же всё, как будет, хоть не так, как надо,
хоть дорога — камни, хоть повсюду – змеи,
дай забыть тебя мне, если я сумею.
* * *
Она утонула в том мареве мая,
когда ещё спят и дома на засове.
Я всё не припомню, но я понимаю,
как мало я знаю об этой особе.
Она укатила на чёрном фиате
(потом я её обнаружу в Париже),
умчалась в фиате с глазами фиалки
куда-то, наверное, к морю поближе.
Туда, где не надо подробностей быта,
где киснуть не надо над постными щами,
где слёз не пролито, где будет забыто,
всё то, что случилось, чего не прощали.
И если придется судить по-другому,
не стану я думать о верности женской,
я выключу память и брошусь в тот омут,
в тот омут, фиалковый омут блаженства.
…я говорил слова не те…
* * *
Может, я и не понял что-то,
предварительным был анализ:
мы с тобой, моей асимптотой,
бесконечно пересекались.
И теперь я не понимаю,
для чего унеслись в загуле.
Если линия ты прямая,
я — фигура из загогулин.
И не выпустит нас из круга
жанр жестокого детектива,
и чем дальше мы друг от друга,
тем туманнее перспектива.
И не надо шафрана рая —
я лечу по крутым орбитам,
в бесконечности растворяя
то, что всё еще не забыто.
* * *
Всё в жизни было не мило,
был я, как на фронте, ранен:
тоска меня прищемила,