Автопортрет. Стихотворения. 1958–2011 - страница 17

Шрифт

Интервал

«А день был рыж…»

А день был рыж.

Кружило солнце промеж крыш

лисой, играющей хвостом.

Подумаю – зажмурюсь:

день был хорош!

«Весенние кроны…»

Весенние кроны

еще лишь на днях

висели зеленым

дождем на ветвях.

Я знаю два самых

чарующих дома:

там сумерек запах,

здесь воздух черемух,

там зритель я завтра,

здесь нынче актер, —

кулисы театра

и леса шатер!

В излюбленном блещет

вода эпизоде,

листва рукоплещет

прекрасной погоде,

и я с той галеркой

согласно томим

негромкою ролькой —

собою самим.

«Миг печали казался почти беспредельным…»

Миг печали казался почти беспредельным,

сладко пели сирены в теченье метельном,

я поддался тому исступленному мигу —

за метелью пустился читать ее книгу,

с шелестящим томленьем струится, струится

по дороге Борея страниц вереница.

Истекают печали, и метели стихают,

будто слезы на чистых листах высыхают,

и следа не найдешь от былого кипения.

И не читана книга, и не слушано пение.

Пришествие

И снова возвращается гулена,

когда краснеют ветви оголенно

в березовом лесу и ветер влажный

гоняет по асфальту клок бумажный.

Во всякий час – едва за город выйдешь —

одну ее хлопочущую видишь,

когда в руках, подобных смуглым соснам,

белье снегов полощется под солнцем,

чтоб на ветру повиснуть для просушки, —

и облачные пухлые подушки

на синие ложатся покрывала.

Как будто слишком долго изнывала

по мужней ласке, по судьбе домашней,

по выстланной половиками пашне —

и вот вернулась к хлопотам гулена!

И думаешь о том ошеломленно:

она – пора души или погода?!

И не заметишь вновь ее ухода…

У костра

Избылось пламя – только в сучьях

шныряет мышь огней ползучих.

Мы с непонятной смотрим болью

на негодящие уголья,

и наши мысли не о ближних,

но близкое в них есть одно,

что каждый в сущности окно

на грани жизни и нежизни.

Задумываюсь, озарен

такой же мыслью: с двух сторон

глядят в огонь и из огня

какие силы сквозь меня?..

Провожая

З. Лившицу

Судьба разводит, как свела.

В грядущем – тьма.

А ночь, как никогда, светла —

сойти с ума!

Пусть слезы просятся к лицу —

нам не к лицу!

Мы в человеческом лесу,

как на плацу.

Все так же мне верней зеркал

твои глаза,

а то, что рвется с языка, —

замнет вокзал.

Разлука страшная беда,

но горший страх —

вдруг стать чужими навсегда

в двух, трех шагах!

Слетит с руки руки тепло,

Следующая страница