Степанченко сдвинулся от экрана. Его распирало, но он молча обшаривал глазами напряжённые лица.
Первой громко всхлипнула Мурцева.
Её опередил Ренат, – Это же Климов!
Ерохин застыл с неприлично открытым ртом. Полежаев медленно поднялся на подлокотниках, вытянув шею, – Ну ни хрена себе!
Затем вскочил и двинул к Ерохину.
– Ты как тогда допёр? Колись. – Он вскинул руки, собираясь обнять, но кашлянул и отстранился, – Ну ты опер. – Полежаев снова плюхнулся в кресло. – Как вычислил? Ерохин, колись. Респект тебе и уважуха.
Сергей не мог вспомнить причины озарения или помутнения, когда ему привиделась связь между этими делами, и когда он был высмеян Полежаевым.
Юрий зашёлся в приступе кашля. Щёки горели, глаза слезились. Поднималась температура, и он был отправлен на служебной машине домой.
Едва за героическим майором закрылась дверь, как Степанченко выложил на стол примятый листок.
– Сидорова ваша, оказалась Овечниковой Ириной Александровной, две тысячи пятого года рождения, уроженка города Сестрорецка, зарегистрирована в Питере по указанному адресу.
Туда был срочно отправлен Козак на служебной машине Ерохина.
Климова оставили на полдня в санчасти из-за гипертонии, а Овечникову привели в камеру для допросов.
Белокурая, с засаленными прямыми волосами, собранными на затылке в конский хвостик. Она не подняла глаз на вошедшего Ерохина и тупо смотрела в центр стола. Бледное изваяние. Лишь редкие подмаргивания набухших век с длинными загнутыми ресницами.
– Здравствуйте, Ирина Александровна.
Ни один мускул не дрогнул на лице. Лишь прожилки синели сквозь тонкий пергамент кожи.
– Зачем назвались чужой фамилией?
– А чтобы свою не отобрали, – выпалила она неожиданно низким голосом, явно переходя в атаку, – Чего болтать? – Она нервно всхлипнула, криво усмехнулась, обнажив зубы, подёрнутые серым налётом скитальческой жизни. – Когда устранять будете? Сразу? Или потом, в камере? – И прерывисто вздохнув, облизала растрескавшиеся губы, чтобы продолжить наступательную браваду.
Тут в открывшейся двери появился курьер, – Майора Ерохина срочно вызывают к генералу Мостовому.
Странный звук, похожий на мышиный писк, заставил Сергея обернуться. Руки также лежали на столе, но перед Ерохиным была уже другая Овечникова. Маска бравады слетела с лица, уголки рта склонились, припухшая верхняя губа беззвучно подрагивала. Она жалобно всхлипнула, по-детски шмыгнув носом, и крупная слеза кляксой шлёпнулась на стол.