. Старик отказался, сам попросил о казни. Девятнадцатилетний Октавиан лично расправился с ним, а когда оставшийся в живых сын захотел покончить с собой – насмешливо предложил ему свой клинок. Даже наш отец, не чуравшийся поля битвы, видел в его притязаниях на престол Цезаря одну лишь бессердечную одержимость.
Едва мы взошли на помост, как Октавиан воздел кверху руки (под его тогой блеснула незамысловатая кольчуга, и я снова подумала: может, найдется еще отважный александриец, готовый пожертвовать жизнью, лишь бы освободить Египет от ига захватчика) и произнес:
– Можете встать.
Озаренный факелами гимнасий наполнился гулом; тысячи тел одновременно распрямились. По всему периметру, возле каждого из окон и тяжелой кедровой двери рядами по семеро стояли солдаты – на случай бунта. Но люди просто поднялись молча, и стоило Октавиану заговорить, как они затаили дыхание, ожидая собственной участи. Когда он заявил, что на этот раз обойдется без порабощения, что город не понесет на себе вину правителей и что воины противника будут помилованы, то и тогда ни единый звук не нарушил мертвой тишины.
– Ибо Египет принадлежит не Риму, но лично мне, избранному потомку Птолемеев, – провозгласил победитель. – А я всегда защищаю свое.
Женщины в тревоге прижали к себе детей, смущенно поглядывая на мужчин, стоявших рядом. О жестокости Октавиана в Египте слагали легенды.
Наконец подал голос великий жрец Исиды и Сераписа:
– Он даже пощадил младших детей нашей царицы. Ура Октавиану Милосердному, царю над царями!
– Октавиан Милосердный! – подхватила толпа.
Потом кто-то бросил клич:
– Цезарь!
И стены гимнасия задрожали от согласного рева.
– Что они делают?! – прокричала я брату по-парфянски (уж этот-то язык Юба точно не мог понимать). – Зачем так орут его имя? Это захватчик!
– Теперь уже – освободитель, – с горечью произнес Александр.
– Но как же отец? – У меня защипало в глазах. – Цезарион и Антилл… Неужели никто не знает?
– Знают, наверное. Но сейчас они больше думают о себе.
Октавиан опять воздел руки, и вопли сразу оборвались. Агриппа выступил вперед и объявил о том, что роскошные виллы вокруг Сомы переходят отныне в собственность Рима.
– Статуи Клеопатры и Марка Антония уже были щедро выкуплены за две тысячи талантов. Любой из вас, кто пожелает сохранить какое-либо произведение искусства, а то и собственное поместье, пусть держит наготове сундуки с золотом.