Моя любовь
Мне глаза закрой
Ночью успокой
Тем, что будем мы с тобой
Крепко обними,
И к себе прижми
Жизнь моя в твоей груди
Я жду
Мое сердце ждет
Я жду, что он в дверь мою войдет
Я жду…
На краю любви
(Это будет)
Я жду
Среди звезд и тишины.
Алекс Вурхисс «Я жду» (литературный перевод)
В ярком свете люминесцентной лампы сэмэ выглядел еще страшнее. То, что пренатальная медицина делает человека физически совершенным, не означает, что таким он и останется до самой смерти. Этот сэмэ воплощал в себе типично маскулинный тип красоты, но постоянное употребление химии и нездоровый образ жизни сделали свое дело – его лицо обрюзгло, мимические мышцы потеряли тонус, кожа стала рыхлой и нечистой, нос – бурым от капилляров, под глазами залегли мешки, а склера глаза пожелтела. К тому же волосы сэмэ изрядно покрыла седина, хотя вряд ли он был старше тридцати.
«Он умирает», – внезапно подумала я. – «Умирает, и знает об этом. Может, даже наслаждается этим».
Мысль была абсурдна, но я сама была слишком напугана для того, чтобы мыслить логично. Мое возбуждение как рукой сняло, его место занял липкий, первобытный страх. Фантазии это, конечно, хорошо, но, в реальности, все было совсем не так возбуждающе-романтично. Сейчас эта жестокая и некрасивая реальность надвигалась на меня в лице медленно убивающего себя сэмэ.
– Отвали, – я пыталась придать голосу уверенность, но в нем слишком явно проскальзывали панические нотки. Боюсь, это могло только раззадорить. – Отвали, кому говорят!
– И не подумаю, – криво улыбался сэмэ, и я заметила, что у него нездоровые зубы. В наше время надо совсем опуститься, чтобы довести зубы до такого состояния. В любой клинике за полчаса легко восстанавливают какие угодно повреждения дентальной ткани с помощью порции наноботов, а у него на стыках был видимый даже невооруженным глазом кариес. Мне стало гадко, но сэмэ было все равно. – Ну, что ты ломаешься, глупый, первый раз, что ли? Не маленький ведь…
Проклятье! Ситуация была патовой. Если даже оставить за скобками мою неприязнь к конкретно этому сэмэ и нежелание подвергнуться, фактически, изнасилованию, было еще нечто, что заставляло меня буквально вжиматься в угол кабинки. В том, что происходило, не было совершенно ничего необычного или предосудительного; умеренное сексуальное насилие у активов не только не преследовалось, но даже неявно приветствовалось, ведь это их отличительная особенность психики. Полагалось даже, что укэ нравится подобный стиль поведения… не знаю, я же не укэ, я сама активного типа, вот только насиловать кого-то у меня пока желания не возникало.