– Отвечать отцу, да ещё такими словами, крайне нерелигиозно, да и вообще наш менталитет не одобряет этого. Ты осмеливаешься отвечать мне?! Это богохульство. В моём доме есть свои законы, которые приняты моими предками! – заорал он, ударив ладонью по столу.
– Я категорически отказываюсь пользоваться законами твоих предков. Я могу уйти?
– Если ты осмелишься возражать, то больше никогда не войдёшь в мой дом!
Мне показалось, что отец посмотрел на меня свысока. Я с трудом удержал себя, чтобы не ответить ему, что он сильно преувеличивает собственную важность. И в самом деле – эта ноша стала для меня тяжеловата, но я не рискнул уйти.
– Я очень надеюсь, что ты верно понимаешь мои слова. Не будь упрямым, как мать, – если ты признаёшь свою ошибку, я готов забыть наш спор. Думаю, ты не забыл, что я собираюсь оставить тебе всё своё богатство по завещанию. А ведь я могу в любое время передумать. Я вправе отдать деньги кому пожелаю, – заявил он, уже окончательно выходя из себя, – и поверь мне: если ты меня доведёшь, то я пожертвую всё до последнего маната на благотворительность. Помни, что я единственный человек, который может сделать тебя богатым.
Я был твёрдо убеждён, что отец проживёт ещё много лет, сживая со свету своих родственников и в частности меня. Я почему-то был не уверен, что я переживу его, но знал одно: что не хочу жить, подчиняясь крайне невежественному человеку, хоть этим человеком и был мой отец.
Тем временем он, трясясь от ярости, продолжал:
– У нас много бедных родственников, да и вообще кругом нищета, разве ты слепой?
Я молча ушёл в библиотеку, куда отец никогда не заходил и там его грубый беспощадный голос был не слышен.
– — – – – – – – – – —
Моя мать была высокой, с острым взглядом и уверенной походкой. Седые густые волосы всегда были уложены в сложную причёску, напоминающую о моде, давно забытой молодыми женщинами. Спину она держала прямо, движения отличались упрямой решительностью, одновременно её походка была лёгкой и изящной. Мать не ела сливочного масла, считая, что оно вредит фигуре и мыслительному процессу, и думала, что умный человек не страдает лишним весом.
Дома мама всегда была хорошо одета. Она любила платья из тонкого шёлка нежных тонов. Особенно ей нравилось тёмно-фиолетовое маркизетовое платье с небольшой пелериной. В минуты хорошего настроения она садилась за пианино, наигрывала мелодичную песенку и тихонько пела. А я, забившись куда-нибудь в уголок, сидел, слушал и любовался своей мамой, лучше которой не было на всём белом свете.