– Я буду сражаться за тебя с кем угодно и с чем угодно, – пообещал он. – Я умею сражаться, будь уверена, Рианон. Умею побеждать.
– Как тогда на небесах? – лучше бы она этого не говорила, ему тут же стало больно и эта боль передалась ей. Он сжал рукоять тесака так, что побелели пальцы, такие длинные, что оборачивались вокруг эфеса почти вдвое.
– То было давно, но было, – веско напомнил он сам себе. – Ничего нельзя изменить.
– Ты бы мог поддержать все в равновесии.
– Я больше не хочу, – напряженный, как струна, он вдруг расслабился, он принял решения и его кожа засияла еще ярче.
– А чего ты хочешь?
– Хочу тебя, принцесса, если необходимо заключить мир, то обе стороны должны что-то получить с этого, прощение мне больше не нужно, я попрошу тебя.
– Зачем? – серьезно спросила она. И действительно зачем, ведь человеческих желаний в нем нет. Почему она вдруг ему так нужна.
– Я не знаю, – честно признался он. И это прозвучало, как божественное откровение, что-то вроде того, что ангел не может постичь природу самого себя.
Мадеэль задумчиво нахмурился, будто должен был еще что-то сказать, но не знал, как выразить все это словами.
– Меня никто никогда не любил, – наконец признался он. – А я считался любимцем бога, но не было ни ласки, ни тепла, только почет и отсутствие чего-то, что было мне необходимо. Я не знал чего именно, но мне недоставало этого так, что все стало мучением.
Он провел пальцами ниже по ее плечу, чтобы случайно не забыться и не сжать хрупкую шею.
– Лучше быть незамеченным богом, чем его любимцем, потому что своих возлюбленных он обрекает на страдания.
Она вспомнила все, что с ней случилось и едва кивнула, он прав, страданий было через край. И всегда оставался один вопрос почему. Почему она всегда терпит там, где другие выигрывают? Если все неприятности вылившиеся на нее это проявление избранности и небесной любви, то она предпочла бы обойтись и без того и без другого. Но только не без того, что происходило сейчас. Как раз этого то ей не полагалось, но это можно было принять с радостью. Грех – прекрасная вещь и такая возвышенная. Только вот язык не поворачивался назвать это грехом. Так это называют только лицемеры. Рианон крепче обхватила рукой его талию, теснее прижалась к плечу. Крыло за ним слегка подрагивало, но прислоняться к нему спиной было так приятно. Оно оперенное и с виду такое мощное, а на ощупь мягче чем шкуры, устилавшие пол шатра.