Потом они переходили на какой-то другой перрон, снова садились в вагон и опять ехали, но теперь он сидел на скамейке у окна и смотрел, как быстро-быстро проносятся мимо большие и маленькие дома, машины, тупоносые автобусы, люди, деревья, коровы за забором и столбы с проводами. Это было интересно, но все равно ехать ему больше не хотелось, хотелось только устроиться где-нибудь и поспать. Потом они тряслись в набитом людьми и сумками душном автобусе, где он был зажат между мятыми юбками и потертыми брюками, от запаха которых его почти укачало. Периодически автобус притормаживал, пассажиры в салоне менялись, но свободнее не становилось. В какой-то момент он стал засыпать стоя, но в то же мгновение тетка в синем форменном халате, продававшая билеты на проезд, громко выкрикнула название остановки: «Кто спрашивал улицу Коминтерна? Следующая!» И тетя Лиза, крепко ухватив его за руку, потянула к выходу. Однако когда автобус остановился, Абрам легко спрыгнул на землю и как-то судорожно вздохнул. Воздух вокруг был какой-то легкий, в нем витал знакомый запах теплой глиняной пыли и сухой травы.
Незнакомая улица ему сразу понравилась – вокруг было много деревьев, зеленой травы и ярких цветов на длинных ножках. Тетя Лиза быстро отыскала нужный дом, потом нужную дверь и нажала кнопку звонка. Дверь открылась, и невысокая пожилая женщина появилась на пороге, вытирая руки холщовым передником. Перед ней стоял маленький худенький мальчик с бледной, почти прозрачной кожей и большими испуганными глазами. Она светло улыбнулась, неловко, с явным усилием присела на корточки и нежно обняла его своими распухшими от стирки руками. Глаза ее почему-то сразу наполнились слезами. Уткнув лицо мальчика в свой пахнущий кухней передник, она крепко прижала его к себе, бормоча: «Абочка! Родной… Сиротка ты моя, киндерлах». Это слово он знал. Это было мамино слово. Но почему эта тетя назвала его так, он не понимал.
Попятившись, тетя в переднике буквально втащила его в комнату, а следом за ними вошла тетя Лиза. За столом на высоком табурете сидел пожилой мужчина в толстых очках и, прищурившись, вдевал в иголку длинную черную нитку. Увидев гостей, он не глядя воткнул иголку в серую подушечку на левой руке, в которой уже торчало много булавок, снял с колен какую-то недошитую вещь и, отодвинув от края стола утюг, встал навстречу гостям.