Помню, у меня были питомцы – броненосец и маленькая обезьянка. Наверное, «питомцы» – не совсем подходящее слово, ведь они не были приручены по-настоящему, да и дома у нас не было. Броненосец жил сам по себе, а обезьянка приходила к нам, когда вздумается, а потом снова уходила. Нашу привязанность нельзя было назвать взаимной: она приходила поесть, а потом кидалась в меня камнями, орехами и прочим. Утолив голод, она тут же пропадала. Мама говорила, что обезьяны – как люди, но я не понимала, что это значит. Обезьяны – это обезьяны, а люди – это люди. Когда я спрашивала, что она имеет в виду, мама в ответ смеялась. Однажды я решила покормить одновременно обезьянку и броненосца. Обезьянка забрала фрукт и, даже не поблагодарив меня, скрылась так же быстро, как и появилась. Взгляд броненосца как будто красноречиво говорил: «Везет тебе, обезьяна! Беги, пока можешь!» Я посмотрела на него в ответ, своим видом говоря, что мне такое поведение не нравится, и уже хотела было взять его, но он свернулся в плотный шарик.
Мама не раз повторяла, что если броненосец будет себя совсем плохо вести, мы его съедим. При виде моей реакции на эти слова она смеялась и говорила, что просто шутит, но если вдруг я передумаю, мы всегда сможем потушить его в горшке. Я не понимала, что тут смешного, и ужасно злилась на маму за такие слова. Я любила мясо, но тогда еще не понимала, что на самом деле ем животных. Позже, когда до меня дошло, что такое мясо на самом деле, я отказалась его есть в знак протеста.
Однако протестовала я недолго: мы были бедны, а голод – не тетка.
И все же я не собиралась отдавать своего броненосца на съедение. Я кормила его насекомыми – насекомые ведь не животные, думала я. Однажды я так разозлилась на броненосца, что пнула его босой ногой, когда он снова свернулся в шарик. Больше этой ошибки я не повторяла: шкура броненосца была твердой, как камень, и я пребольно ударилась.
Мама научила меня различать съедобные растения и ядовитые фрукты и ягоды и разводить огонь. Еще она рассказывала, какие животные опасны, а какие – не очень. Но это не помогло мне унять любопытство, и я раз за разом попадала в переделки. Помню, как однажды собирала ягоды с большого куста. Ягоды были желтые и крупные, как теннисный мячик. Я знала, что мама строго запретила мне их есть, но для трехлетнего ребенка урчащий от голода живот оказался сильнее маминых запретов. Мама вовремя увидела, как я запихиваю ягоды в рот и начинаю жевать. Она в ужасе побежала и закричала, чтобы я немедленно их выплюнула. Я стала жевать быстрее, чтобы успеть проглотить, пока она меня не поймала. Помню, как она схватила меня, разжала челюсти пальцами и вытащила ягоды у меня изо рта. От боли я заплакала. Она снова крикнула, чтобы я выплюнула ягоды, и я послушалась. Что-то в ее голосе было такое, что я поняла: она испугалась. Потом мама взяла меня на руки, отнесла в пещеру и промыла рот водой. Пока в котелке на костре закипала вода, мама все спрашивала и спрашивала меня, проглотила ли я ягоды. Я трясла головой, но чувствовала, что мне становится хуже. Помню, как мама ругалась, бросая в кипящую воду какие-то сушеные зеленые листья. Тщательно размешав, она налила отвар в коричневое растение в форме лодочки, заменявшее нам чашку, и велела мне выпить. Отвар был горьким. Она спросила, как я себя чувствую, я лишь покачала головой, а потом у меня разболелся живот. Помню, что у меня был жар весь день и всю ночь, и я все пила и пила мамин отвар. Больше я не приближалась к тем ягодам, которые, по маминым словам, были ядовитыми.