– Чего, гнилье-то?! Там, по тропинке, у ручья, хорошая – валяется. Давно на нее смотрю.
– Ну, ну! Иди, иди! Может, князь тебя и изловит! В клеть, что ты и ковал сам, да и посадит!
– Не посадит! – Оланка присел на дорожку, – он же разрешил сухие деревья брать. И в кузне ему нужен я. Кто косы, да серпы будет чинить?!
– Ага! Сами-то разбойничают, потом купцами прикидываются! А нам пни трухлявые… нате вам! «Разрешил» он, «благодетель»!!! А где он был, когда на вересень нас урмане грабили?!
– Ох, и остра же ты на язык, – женщина! И как я c тобой живу?! – Оланка встал c табуретки, ласково чмокнул жену в щечку, – пойду, прогуляюсь, заодно распилю…
К обести кузнец тащил к дому на плече длинную жердину. Приостанавливался передохнуть. Громко втягивал ноздрями морозный воздух. Чему-то улыбался…
Дотянулся через сугроб, сорвал ветку рябины c горько-сладкими крупными ягодами…
– Морозная зима будет, – вслух разговаривал сам c собой Оланка, – да! Надо бы колесья снять c телеги, в амбар сложить. А весной на цветень…
Кузнец не договорил. Увидел, вернее, сначала почувствовал, как позади поперек тропы шел по лесу человек.
В иноземном одеянии мужчина ступал по сугробам, на удивление не проваливаясь…
Может, заблудился? Или волки загнали… Так окрикнул бы его, позвал б на помощь? Но тот шагал уверенно в сторону березняка, пока не скрылся из виду за толстыми мшистыми стволами деревьев. А может, кто из княжьих людей, псов Цедрига?!
Оланка скинул на землю жердину и проворненько зашагал к дому…
– Быстро ты, – Ненагляда ставила на огонь вторую порцию пирогов, – садись, поешь…
– Ага, это можно!
– Чего такой – точно, сыч нахохлившийся? Случилось чего?!
– Да! Я тут подумал… ну их эти жерди, хворост! За работу и буду дровами плату брать.
На следующее утро Оланка не утерпел. Сходил в лес. И кроме своих следов на снегу других не нашел…
– — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – —
Цедригу, князю Изборскому было не до бревен.
Уж c насти в стылой избе за большим столом восседал. Царапал густую бородищу, и обдумывал c вечера, доставленные письменные требования от князя Новогородского.
Ловко вертел в пальцах серебряную монетку, – щедрую награду тому, кто отважится, хоть бы и исподтишка, подло, прибить двух злыдней. Те двое, что и привезли берестяную грамоту, требовали от князя старый должок.