– Да как-то не пробовал я этой горючести. Винца ещё можно, а так…
Фёдор встрепенулся, и налил до половинки в разом ожившую посудинку водки.
– А ты пригуби, вон и закуска имеется. Нам ведь не гулять. Всё ж беседа направится.
Домовой пожевал в раздумье губами и нерешительно принял рюмку. Он долго прицеливался к дрожащему бриллиантовыми искрами содержимому, осторожно нюхая носом его дух, а потом тихонечко отпил.
Фёдор одобрительно крякнул и протянул помидорку. Но домовой долго тряс головой и от закуски отказался. Казалось, маленький глоток начисто лишил его голоса. Фёдору пришлось в молчаливом одиночестве уговорить вторую пол-литровочку. Лишь спустя полчаса с лавки раздался сдавленный звук.
– Ф-футы-нуты.
– Чево, оклемался? Ну и слабоват же ты, дядя, насчёт выпить. Как же вы время-то коротаете? Я смотрю, ты один и тот же пучок соломы теребишь, а всё он у тебя неспряденный. Давно уж корзину мог сплести.
Дедок отдышался и громко икнул.
– А у нас и песен нету, только сказо-о-чки одне-е-е…
– Эвона, никак и песни уже запел, а у меня ещё ни в одном глазу.
Фёдор окинул взглядом потонувшие в сумерках стены и зажёг фитиль керосинки.
– Всё ж живой свет, а то электричество тут как-то не в жилу.
Дедок с лавки куда-то исчез. Через минуту из подпола раздалось громкое шебуршание, оборвавшееся пронзительным визгом. Фёдор схватил лампу и бросился открывать подполье. Щурясь сквозь мрак, он разглядел внизу пошатывающегося домового, который небрежно держал за шкирку большущего хомяка и прямо ему в морду пел песенку, сплошь состоявшую из неразборчивых слов.
– Э-э, а я думал, это ты визжишь.
Дедок неверным движением отбросил животину, и та мгновенно скрылась в темноте.
– А ч-чё нам, мы ещё на балалайке мохем…
Фёдор осторожно взял домового на руки и понёс наверх. Когда он бережно держал его невесомое тело, на Фёдора нахлынуло странное ощущение, словноему вновь довелось вернуться в позабытое детство, и вот-вот услышатся со двора голоса матери, отца и братьев. Но в живых никого из них уже не было. Чувство мелькнуло и истаяло.
Посадив домового на лавку, Фёдор подпёр его свёрнутой фуфайкой и уже в полном одиночестве продолжил вечерять. Печаль сменилась угрюмостью, охота пить полностью пропала. Он посмотрел на заснувшего дедка, и едва слышно пробурчал:
– Не, всё… Веришь, капли в рот боле не возьму!