Тот ведал кадрами и как раз и собирался дать Неделяеву должность: выворачивать у арестованных нутро, приговорённых оделять последним шлепком. Но Маркел своей резвостью подвёл себя под поступающие сверху предостережения: о вреде излишеств в страстях (в садистских – тоже).
– Люди у нас имеются, – сухо сказал нестарый человек с морщинистым лбом.
Неделяев в обиде ждал, что тот скажет ещё. Хотелось выказать гордость и ум, но не хватало духа: был неодолим страх от того, где он находится.
– Никто не видел, как вели себя вы и Кережков перед его смертью. Всё ли так, как вы рассказали? – промолвил чекист с едкостью недоверия.
Маркел всё время помнил о прокламациях, которые взял из руки Кережкова и сунул в карман. Он не сказал о них командиру отряда, молчал и потом и произнёс сейчас клятвенным тоном:
– Как оно было, так я отвечал и могу повторить!
– Что же, если вдруг что-то припомните – такое бывает, – придите и скажите нам. Для вас это будет лучше, – неспешно и властно проговорил чекист.
У Маркела взыграло ретивое от чувства, что он недооценён.
– Вы вот говорите – у вас имеются люди против всех опасных врагов. Но те идеи, которые сеял Кережков, живут! И чтобы их победить – очень много надо устроить! Нужно установить всемирное могущество – только тогда идеи Кережкова посрамятся!
Чекист подумал: «Ишь, как тянешься к роли повыше!» Бросил жёстко:
– Не надо себя считать умнее других! Мелко плаваешь пока! – и заключил с неприязнью: – Свободен!
Неделяев из губчека сразу же пошёл к секретарю партийной ячейки. Тому было весьма любопытно, зачем Маркела вызывали. Передав краткий разговор с чекистом, парень нервно и оскорблённо пожаловался:
– Я служить хочу, и что мне теперь – землю пахать или на рабочего учиться? Я же оружием владею!
Секретарь сделал значительное лицо:
– Я поговорю с партийными товарищами в милиции. Я знаю – им нужны непьющие.
И вскоре Неделяев получил документ «уполномочен надзирать за порядком в волостном селе и во всей волости…» Село, куда, по его просьбе, он был послан, была его родная Савруха.
За ним записали саврасую малорослую крепкую лошадь с длинной гривой. Он восседал на ней, облачённый в новую длиннополую шинель, обутый в новые яловые сапоги, которыми был несказанно доволен. Шашки ему теперь не полагалось, но из-за плеча высовывался ствол казачьей, без штыка, винтовки, к боку прилегала кобура с наганом.