Потом не стало Паши. Мужа Лидии Николаевны и отца Риты, Ромы и Антона. До полувека всего полгода не дотянул. Лёг однажды спать вот на этот самый диван и не проснулся. Сказали потом, тромб оторвался. Мол, мужик себя не жалел, и пил, и курил, и работал как вол. Но разве другие не такие же? Значит, не повезло ему, где-то организм сбой дал…
Похоронили в прошлом мае. На поминки пришли с работы, соседи бывшие с Лермонтова, некоторые приятели Паши. Выпили, погоревали, разошлись. На девять дней уже меньше людей было, на сороковины вообще сами сидели.
Лидия Николаевна всё же пришла в зал, не захотела больше торчать на кухне. Но пошла больше из-за Паши. Раскрыла шкаф, портрет вытащила в чёрной рамке, а с него Паша улыбается, глаза с искринкой… «Эх, Паша, Пашечка, как ты так, как ты мог… Хорошо хоть дети выросли, даже Антон уже взрослый, училище закончит, пойдёт в армию… Как он там будет? Хоть Афганистан прекратился… Но другого хватает, «дедовщины» той же, да и в стране чёрте что творится, телевизор страшно смотреть… Хоть Ромке не идти, с того года институтских брать перестали, а вот Антошу заберут…
У соседей после паузы вновь загремела музыка. Лидия Николаевна прислушалась, песня красивая, из современных, этот поёт… как его… Юра… про белые розы… Женщина прижала портрет к груди, заслушалась зачарованно… и не сразу различила трель дверного звонка. А когда различила, то спохватилась, убрала портрет в шкаф, поспешила в прихожую…
За дверью стояли улыбающиеся Рома и Рита, и он, и она с букетами. Вошли. Рома вручил букет матери, обнял, поздравил и отошел, уступив место сестре.
– Мам, мы поздно так, извини, раньше не смогли, – сказала Рита смущённо, – ничего, а?
– Да проходите скорее, я жду, жду… А Антон где, не знаете?
– Не знаем, – ответил Рома, – он может и вообще не прийти…
– Да придёт, мам, – сказала Рита, – вот увидишь.
– Ну, пошли уже, – вздохнула Лидия Николаевна и первой направилась в зал.
Пили, ели, говорили. Опустела бутылка, открыли другую. Лидия Николаевна и Рита порядком захмелели, Рома держался, так как пил через раз, пропуская. И вот, около десяти, звонок.
– Тоша! Это он! – не сдержалась мать, вскакивая с места.
– Я открою, мам, – сказал Рома.
– Вот, я ж говорила, что придёт, – добавила Рита.
Вошёл Антон. Младше Ромы почти на два года, он был не менее высоким и широкоплечим. Кстати, оба в отца, тот тоже был немаленьким. Антон широко улыбался, держа в каждой руке по розе.