Хадя – такая же. Будь она другой, трагедии не случилось бы.
А я? Какой я?
Звук дверного звонка заставил дернуться и меня, и Гаруна.
– Кто это?
– Не знаю. Я никого не жду. Наверное, это к Машке. Если ко мне – скажу, что занят.
Я пошел в прихожую. Сейчас, когда Гарун здесь, меня обрадовало бы единственное: чтобы за дверью оказались мордовороты от Люськи-Теплицы. С другом мы решили бы эту проблему раз и навсегда. Путь в областной центр для меня вновь откроется.
Стоп. Почему именно так? То есть, с другом-беспредельщиком я крутой, а без него ничего не могу? И так будет всю жизнь? Зачем же я такой нужен – решатель проблем чужими руками, а сам ни на что не способный?
Не-е-ет, так дело не пойдет. С Люськой и Костей я договорюсь сам – пусть не столь жестко, как мог бы с помощью Гаруна, и все же сам. Я – мужчина, я должен отвечать за свои поступки, а поступать должен так, чтобы не было стыдно.
С чувством необыкновенной легкости на душе я распахнул дверь.
– Привет.
На лестничной площадке нетерпеливо перетаптывалась красиво одетая Даша. Длинные волосы ниспадали на плечи, фигуру облегало красное платье до середины бедер – короткое и броское. Все мужчины по пути к моему дому должны были, как в фильме «Матрица», оборачиваться на невероятно яркую Дашу, а проезжающие машины врезаться. Гладкие коленки сияли, остальная часть ног тоже словно бы светилась и просто-таки просилась в руки. Вспомнилось классическое: «Люблю я бешеную младость, и тесноту, и блеск, и радость, и дам обдуманный наряд, люблю их ножки, только вряд найдете вы в России целой три пары стройных женских ног…» Времена изменились, или Поэт вращался в таком кругу, где, как среди королевских семейств, все лица вытянутые, а ноги кривые. В России стройных женских ног больше, чем где бы то ни было. Даша – одно из подтверждений правила, которое в Пушкинские времена в аристократической среде было исключением.
Платье Даша выбрала красное, а этот цвет олицетворяет страсть и агрессию. Недаром ярко-красный галстук на международных переговорах считается неприличным – если, конечно, тому, кто носит, есть дело до приличий. Дальше углубляться не буду, это уже политика, а политику я люблю лишь до момента, пока она не начинает любить меня. Впрочем, поприкалываться над политиками сам Бог велел – даже в такой ситуации. Ну, или Аллах – кому какое имя ближе. Бог, если есть, то один, а мы, разные, перекраиваем Его под себя.