На нас откровенно и нагло пялятся вокзальные обитатели.
«Посмотрю я на ваши рожи, когда мы возьмём вокзал», – злорадно думаю я.
– Вот этого, суку, самого наглорожего, мы первым к стенке поставим, – говорю я почти по-японски.
– Лучше вздёрнем, – отвечает мне по-своему моя калмычка.
Ко мне привязывается старуха из местных – ну прямо Витюшин кадр.
– Купите штаны, новые штаны за десять рублей, – пристаёт ко мне эта мадам.
«Подстава? – думаю я. – Витюшин суперагент?»
– Не надо штанов, – на безупречном японском отвечаю я, – штаны у меня уже есть.
Старуха понимающе смотрит на меня, крестится, но отстаёт.
О. Валентина Аркаша встретил светлой и ясной улыбкой, как и подобает встречать практически святого. О. Валентин ответил ему такой же светлой и ясной улыбкой: он ещё не знал, что снова обречён Историей биться с Павлом.
– Ну давай, святоша, – предложил Аркаша, потушив улыбку, – учёною беседой развей мою печаль – ты это умеешь.
– О чём печаль твоя, сыне человеческий? – задушевно спросил о. Валентин.
Был он широк лицом, бородою и душой и могуч духом и телом.
– Душа моя просится вон, наружу! – провоцировал святого Аркаша. – Давай же, начинай копаться в этой изменнице, подобной гнойной загнивающей ране! Тебе ведь неведома анестезия, ты, пёс Господень, тыкаешь свой щуп наугад и по степени моих корчей определяешь, интересен ли тебе этот уголок меня. А уголков у меня немало: душа моя, конечно, не столь широка, как твоя, но всё ж изрядна.
– Что ж, и потыкаю, – сказал о. Валентин, воодушевляясь ввиду такого богоугодного дела. – Где моя кочерга? Раскалена ли она докрасна?
Аркаша понял, что боец достаточно разогрет для схватки.
– Пошли. А помогать тебе будет ещё один известный богослов – Павел Волгин! – торжественно провозгласил коварный Аркаша, распахивая дверь в гостиную.
– Итак, кочерга против шашки, – резюмировал о. Валентин, натужно улыбнувшись при виде Павла.
– Гражданиний, – обратился Аркаша к Павлу, – и гражданинус! – обратился он к о. Валентину. – Кэтч, сходитесь.
Они сошлись. «Моча и пиво, хвост и грива не столь различны меж собой!» – с упоением думал Аркаша.
– Страшно далеки вы от народа! – первым ударил Павел – ударил наотмашь.
О. Валентин зашатался, но устоял. Острижен по последней моде, как денди солнцевский одет, был он непрост, как неправда.