Луна, поначалу пугающе гигантская, поднявшись, сделалась меньше и засияла. Тени стали чернотой, и при этом в них безостановочно происходило что-то; а то, на что падал свет, застыло.
Галя возникла вдруг. Он увидел её рядом, стоящей под тополем.
Он хотел сказать ей какие-то слова, но не знал, какие. Потом он обнаружил, что не может говорить.
И она молчала.
Он двинулся к ней.
Хотел поцеловать – и она хотела его поцеловать, – но почему-то не вышло, их лица прошли мимо друг друга. Вместо этого они обнялись; и он задрожал, ощутив, как она всё крепче и откровенней прижимает его к себе.
Внезапно-невыносимо-громко – он услышал её прерывающееся дыханье.
Это что-то изменило в происходящем. Они разнялись. Он отступил на шаг – а затем, не веря себе, взялся за края её платья и потянул вверх. И вверх, и вверх; и она вскинула руки и двумя движеньями плеч помогла ему.
Он хотел её видеть, он отступил ещё.
Полуосвещённая луной, она стояла перед ним без платья и не отрываясь смотрела на него. Под чёлкой темнели огромные её глаза, и белели её трусы, и аромат её тела наполнил ночь.
Его сердце подкатило к горлу, он перестал дышать.
Голова её запрокинулась, и она застонала, негромко.
Он шагнул к ней. И она шагнула к нему –
и, выхватив платье, отскочила.
Через миг платье было на ней; она повернулась и побежала.
Он видел, как она споткнулась, но удержалась – и тут же исчезла в светлых зарослях лоха.
Оцепенение спало, он рванулся.
Он мчался, он нёсся, слыша при этом частый стук – то ли стук сердца, то ли удары ног о землю. Надо было успеть до дороги. Он успевал, он успевал, и от этого нёсся ещё быстрей – но, миновав ставок и взметнувшись на гору, он никого не увидел.
Дорога в село была пустынна, и над ней недвижно стояла только что летевшая луна.
Он понял: она побежала длинным путём, в сторону хаты модистки – чтоб вернуться домой оттуда. Теперь он уже не мог её догнать.
Он тихо вошёл в хату и сел на табуретку у стола. Потом прилёг на кровать.
Он лежал не шевелясь, в непрекращающемся потрясении, не веря, что видел её раздетой, увидел её трусы, и это он её раздевал, и она ему помогала себя раздеть, и прижимала к себе, и всё это было только что. И смотрели на него её глаза, тёмные и светящиеся, и было в них то, что превышало всё испытанное им до сих пор, всё мыслимое, всё желаемое.