О позорной беседе в селе не узнали. Затулиха молчала; Мусиюки – люди деловые, не болтливые.
Но самому ему – невмоготу.
– Никитич… Ну, что делать? Может, украсть её?
Хохотал Никитич от души.
– Ты, хлопче, сам уезжай. Уноси ноги.
– Да-да, я в отпуск пойду… уеду… А вернусь – к тому времени клубника как раз закончится…
Никитич глянул – ничего не сказал. Небрит Юрка, глаза вдаль устремлены и блестят.
Павел Сергеич обрадовался:
– Отпуск? Остаёшься, значит? От молодец! А я думал: три года свои отбудешь – и всё, прощай, школа… Хотя – у тебя ж тут зазноба…
Заявление подписав, до дверей проводил, довольный.
Выходя, столкнулся Юрка с райкомовским инструктором. Тем самым. Приехал он проверить молодёжные бригады. Заодно и в школу: как тут живёт комсомольская организация, как оформлена наглядная агитация, как тут слава отцов, стенды, альбомы.
А ночью, шагая от Никитича, наткнулся на райкомовский «уазик» у мусиюкских ворот.
Гостиницы в Кандиевке не было, приезжие всегда ночевали у кого-то. Но сейчас очень плохо от этого стало Юрке.
Затянулась у инструктора проверка. В райком из сельсовета звонил, командировку продлевал.
И Юрка не уезжает. Спит мало, похудел, одни глаза на лице. Молчит. Днём бабке в огородике поможет, вечером у Никитича посидит, ночью «уазик» проведает.
Через два дня – пропал «уазик». Уехал.
Для Юрки – как две недели тянулось. Вздохнул.
А когда с огорода пришёл к рукомойнику сполоснуться – над ветхой калиткой Сашкина голова:
– Юрий Витальевич… Здравствуйте. Подойдите…
И – негромко и быстро:
– Совсем как темно будет… Галя к модистке пойдёт… Домой потом будет идти… И там, где топóли, не доходя ставка… Знаете, ну?
– Подожди!..
Но Сашка уже шагал по улице дальше, не оборачиваясь.
Модистка – одинокая вдова, вся какая-то жилисто-плоская, – шила лучше, чем в ателье. Клубничники ей привозили журналы и делали по ним заказы, и из других даже сёл приезжали к ней иногда. Жила на краю, неудобно, – но для Юрки сейчас в этом было счастье.
Вышел по светлому, пошёл для маскировки сначала на ставок, вроде как искупаться. Но не решился: взрослых не было, плескалась малышня. Ушёл ещё дальше, дождался сумерек, потом завернул – и с другой стороны, не от села, пришёл к тополям.
Кто и когда их сажал?.. Неравномерно стояли и густо, и между ними заросли лоха…. А главное – для свиданий у молодёжи было другое место, над ставком за занавесом ив.