– Пройдемте с нами, молодой человек, – сказал один из них и
взял Черного под руку. В тот же момент второй шагнул к Дине, но
трогать не стал. Из вежливости.
– Хорошо, – сказал Черный. – С удовольствием.
И ударил охранника в челюсть.
Дина с места рванулась к выходу. Цепкие пальцы, как клювы
стервятников, впились в плечо, но Дина вильнула в сторону, очень
быстро и очень ловко, и освободилась. «Солнышко, – успела подумать
о Черном, – подарил, сколько мог». Она побежала прямо к окну,
большому, во всю стену. Пол, казалось, летел навстречу, от падения
удерживал только сумасшедший бег. Она не оглядывалась: знала, что
Черный спасется. Если она спаслась, то и ему ничего не грозит. Он
дарил ей, она дарила ему, и она была сильнее – все просто. Вот и
окно, и еще двое дуболомов перед ним, уже растопырились в ожидании
легкой добычи. Нет, мальчики. Право дотронуться до кошки надо
заслужить... Дина выставила согнутую в локте руку и с разбега ушла
в кувырок, прямо под ноги охранникам. Они такого, конечно, не
ждали. Дина заметила краем глаза, что один схватил руками воздух,
там, где рассчитывал ее поймать. Дина трижды перекатилась через
голову и, не дожидаясь, пока мир вокруг нее перестанет вертеться,
прыгнула прямо на оконное стекло. Она ударила обеими руками и
ногой, стекло всхлипнуло и распалось на тысячу кусков, так что Дина
полетела на землю, будто окутанная стеклянным водопадом. Тротуар
поддал по ногам, вышибая дух, и пришлось снова несколько раз
катиться, на сей раз боком, чтобы погасить инерцию падения. Затем
началась сумасшедшая гонка – за угол, через перекресток, и дальше
по проспекту. Черный, злой и невредимый, бежал рядом с ней.
Остановились они только в двух кварталах от казино, тяжело дыша и
уперев руки в колени.
Дина долго не могла перевести
дыхание, а когда, наконец, сумела разогнуться, то поняла, что
везение закончилось.
Прямо перед ней, терпеливо ожидая,
пока она отдышится, стоял милиционер. Это был пожилой, тучный
дядька. От него шел особый запах, запах одежды, которую носят, не
меняя, сотни дней кряду, запах, который не могут заглушить никакие
стирки, никакой одеколон – запах казармы. И еще от него несло
чесноком. Из-под фуражки топорщился ежик седоватых волос.
Милиционер был монументален, он возвышался над окружающим
ландшафтом, он подавлял и внушал почтение. Он не спешил обратить на
себя внимание, поскольку знал, что рано или поздно его неминуемо
заметят и воздадут должное.