Много слухов ходило об этом страшном атамане. Что-то Саша сама читала в советских газетах, еще в Москве, что-то слышала в поезде, посреди вагонной болтовни, а теперь вот увидела Махно своими глазами. Да… слухи были правдивы. Такой не пощадит, не пожалеет.
Она смотрела на него молча, он – на нее, тоже молча. Толстяк-подручный помалкивал, словно его здесь и не было. Махно первый вспомнил о нем, повернул голову, коротко приказал:
– Вон ступай.
Тот, ни слова не говоря, вышел – почти на цыпочках – плотно притворил за собой дверь.
В коридоре заорали:
– Дунька, самовар! – а под окнами вдруг заиграла гармошка.
Саша от неожиданности зажала уши.
Махно присел рядом – прямо на кровать – молча смотрел свирепыми синими глазами. Протянул к ней руку, точно хотел погладить, она дернулась к стене.
Атаман сердито засопел, лоб пересекла морщина, но тут же разгладилась, и он спросил неожиданно мягко:
– Кто такая будешь? Как занесло в Гуляйполе?
Спиртным от него не пахло, только крепким табаком и почему-то подсолнухами.
Она покачала головой: под его взглядом у нее отнялся язык, дрожь пробежала по спине…
– Мне надо отвечать, – сказал Махно. – Говори – кто, откуда?
– Александра. Ехала к сестре, в Екатеринослав… из Москвы.
– Мужняя?
– Вдова. Мужа убили больше года назад.
– Кто?
У нее к горлу подступили рыдания, захотелось взвизгнуть, бешеной кошкой вцепиться ему в лицо – прямо в глаза – и завопить:
«Тебе какое дело, дьявол?!» – но после такого он либо сам убьет ее, либо позовет своего ката и велит «как следует проучить…» Смерти Саша перестала бояться после зимы восемнадцатого года, проведенной в голодной замерзающей Москве, но унизительно мучиться перед смертью не хотелось.
Она опустила голову и ответила прежде, чем он повторил вопрос:
– Большевики.
– Офицером был?
– Нет, он и военным не был… он… преподавал в университете…
– Учитель, значит.
– Учитель.
Махно резко встал, заложив руки за спину, прошелся по комнате, туда-сюда, как зверь в клетке. Остановился, снова посмотрел на нее, сказал отрывисто:
– Врешь ты али нет – выяснять не стану. А теперь слушай, Саша, что я решил: останешься пока что здесь, при штабе, при мне. Мы на осадном положении, в Екатеринослав никому отсюда ходу нет. Так что поживешь. Дело я тебе найду…
Кровь прилила к лицу, сердце заплясало, как маятник. Он приказывает – ей! Распоряжается ее судьбой, точно он царь и бог, а сам – бандит, просто бандит с краденым наганом, душегуб, пьяница, возомнивший себя… неизвестно кем, но уж точно большим, чем простой смертный!..