Так, теперь пора двигаться в путь. Куда? Да черт его знает! Куда
глаза глядят. Как говорится — война тропу укажет.
Вот, блин, никогда еще на моей памяти поговорки не были столь
буквальны. Стоило мне подумать об указывающей тропу войне, как со
стороны, в которую ушла колонна, загремела пальба. Сначала резкий
сухой хлопок СВД, а потом раскатистое лязганье ПК, перекрывающее
тарахтение автоматных очередей, судя по звуку, АКМ или АКМС.
Одним движением закидываю РДшку за спину и бегу на выстрелы. Не
по дороге, разумеется, я ж не самоубийца, а по дворам разрушенных
домов. На ходу меняю наполовину израсходованную «спарку» магазинов
на новую. Кросс выдался что надо, колонна за это время успела
проехать все село, а это — порядка трех километров. Бегом во всей
моей «сбруе» — минут пятнадцать-двадцать, не меньше. Не успею! И
точно, сначала, после еще одного щелчка СВД, резко обрывается
очередь ПК, потом несколько раз часто щелкает Егоров СКС, снова
трещат автоматы… И наступает тишина. Матерясь про себя, изо всех
сил ломлюсь вперед, стараясь при этом ничем не шуметь. В воздухе
ощутимо завоняло сгоревшим порохом. Уже близко. Перехожу с бега на
быстрый шаг и пытаюсь перевести дыхание.
Из-за невысокого, почти целого забора слышны голоса. Похоже, я
на месте. Пригнувшись, крадусь вперед, внимательно глядя под ноги.
Еще не хватало, чтобы под ногой какой-нибудь мусор
затрещал-захрустел не вовремя. Говорят за забором громко, почти
кричат, но у меня в ушах все еще стоит пронзительный звон. Хотя
вчера было хуже. Опускаюсь на одно колено прямо перед забором.
Голоса слышны так хорошо, будто говорят буквально в двух шагах от
меня. Я не слишком хорошо говорю по-чеченски, но за пятнадцать с
лишком лет нахватался достаточно, чтоб понять, о чем идет речь.
Однако слышать — это хорошо, а вот слышать и видеть — гораздо
лучше. Перебираюсь вдоль забора к ближайшему пролому, осторожно
выглядываю наружу.
Да уж, «Приплыли», художник Репин, картина маслом… «Бычок» стоит
прямо посреди дороги, а УАЗ съехал на обочину и уткнулся мощным
кенгурятником в фонарный столб. Лобового стекла нет, одни осколки в
раме, ствол ПК на турели уныло повис вниз. Трупы Виктора и Андрея
уткнулись в приборную панель лицами. Похоже, они умерли, даже не
успев понять, что попали в засаду. Их камуфлированные куртки
изодраны пулями и набухают кровавыми пятнами. Тело Юрки лежит на
потрескавшемся асфальте рядом с УАЗом, посреди россыпи ярких
латунных гильз. Скорее всего, его «снял» из СВД снайпер-чеченец,
молодой, тощий и нескладный хмырь с длинными и давно не мытыми
волосами, который, закинув винтовку за спину, деловито ковыряется
сейчас в салоне «уазика», а потом, уже лежащего на земле, добили
автоматчики. Еще двое, тоже совсем сопляки, не старше двадцати,
похожие словно братья, да еще и одетые в одинаковые, застиранные
маскхалаты расцветки «партизан», не спеша, с шутками-прибаутками
раскладывают Оксану прямо на дороге возле ЗИЛа. Та еще трепыхается,
но одежду с нее уже сорвали, и ее сопротивление только еще больше
распаляет насильников. В нескольких шагах от них четвертый, стоящий
ко мне спиной, лениво, но с явным удовольствием буцкает ногами
Егора, голени которого перебиты автоматной очередью. Его карабин и
ремень с подсумками валяются рядом. Похоже, он успел выстрелить, да
вот только ни в кого не попал. Последний, видимо, старший и по
возрасту и по положению, заросший до бровей густой черной бородой,
вооруженный ручным пулеметом РПК калибра 7,62 мм с «банкой» на 75
патронов, присел с ножом в руках рядом с лежащим на земле Тимофеем
Владимировичем. Угу, экспресс-допрос в полевых условиях во всей
своей красе. Будешь молчать — выколет глаз или ухо отрежет.