* с цевьем и прикладом из
коричневого пластика.
Повинуясь взмаху руки одного из часовых, наш «Бычок» замирает
перед КПП. Я замечаю, что, кроме двух часовых, за нами из бойницы
дота приглядывает еще один боец. Причем его взгляд сопровождается
движениями ствола «Печенега». Все у парней серьезно.
— Здорово, Тимофей Владимирыч! Чего там у тебя
стряслось? — слышится голос откуда-то сверху.
Чтобы увидеть говорившего, мне, с моим немаленьким ростом,
приходится пригнуться и неудобно вывернуть шею. На небольшой
площадке на гребне насыпи стоит невысокий, но мощный, что
называется, «поперек себя шире», усатый дядька лет сорока, одетый в
«горку» и черный берет без кокарды. На правом нарукавном кармане
вижу такой же шеврон, что и у погибших в Науре бойцов и часовых на
КПП.
— Это не столько у меня, сколько у тебя стряслось,
Петрович, — отвечает ему дед Тимоха, выбравшись из кабины и
опершись на крыло. — В Алпатове на нас «волчата» навалились…
Короче, нету больше ни Андрея Петренко, ни Вити Смирнова, ни Юры
Семецкого. Тела и оружие их у меня в кузове, УАЗ накрылся, на месте
пришлось бросить. И Егору моему ноги перебило, к врачу надо
срочно.
— Вот ты ж, млядь! Ну, как же парни так попали, а?! А как
ты отбился-то?
— Да мир не без добрых людей. Господь послал защитника. Он
один пятерых завалил, те и мяукнуть не успели. Вон в кабине
сидит.
Пришлось и мне выбираться из машины, прилепив на физию самую
приветливую из своих улыбок.
— Наемник? Как звать?
— Михаил.
Усатый некоторое время будто ждет чего-то и, не дождавшись,
хмурится и задает следующий вопрос.
— Откуда едешь?
— Так из Моздока с нами и едет, — спасает меня Тимофей
Владимирович. — Мы, правда, во время ночевки с ним поругались,
я ему и говорю, пешком топай. И с утра дальше поехал. А на выезде в
засаду попал. Так он бегом через все село к нам на выручку
бежал.
Вот, спасибо тебе, дед Тимоха! Действительно, если рассказывать
сейчас усатому Петровичу настоящую историю моей встречи с колонной,
то меня в лучшем случае заметут в местную каталажку «до выяснения»,
а то и просто у ближайшей стенки расстреляют, так, на всякий
случай.
— Жил в Моздоке?
— Ага.
— Где?
Стараясь не измениться в лице, лихорадочно вспоминаю название
улицы, на которой располагалась так понравившаяся мне
шашлычная.
— На Богдана Хмельницкого.