Город неба - страница 24

Шрифт

Интервал

любимец толпы, сибарит.

На синей дороге, на синей

теперь небеса сторожит.

«Безропотно переживай…»

Безропотно переживай

свою беду, свои победы,

как воду их переливай,

и сердце сердцу исповедуй.

В него вошло так много игл,

как стрел в святого Себастьяна,

как бранных слов в живой язык,

и грешный наш, и окаянный.

Но хоть сто лет вперед-назад,

на том и строится свобода —

на перебранке двух солдат

у переправы возле брода.

«Слышишь, ветра свист надо всей вселенной…»

Слышишь, ветра свист надо всей вселенной,

пение в гребенку тростника,

будто спичкой бьют в коробок фанерный,

разбивают речь будто на слога.

Лыжник бы натер в эту пору лыжи,

потому что он дельный человек,

конькобежец-друг с ржавчиною рыжей

справился в момент. И из этих всех

радостей земных только слух крылатый

и родной словарь дали нам на жизнь,

иней прохрустел, вышел зверь сохатый

и увидел снег и услышал свист.

Слепой

Всё зря и ничего не видя,

идёт слепой на поводке,

выстукивая тростью плиты,

несёт продукты в рюкзаке.

Лежит кирпич на тротуаре,

стоит с сырым песком ведро,

гнусавит нищий, «р» картавя,

и грязью брызжет колесо…

Слепой, слепой, смеются дети.

Ах, что сказать? Ведь, вправду, злит

вид тихой тросточки на свете,

звук вечной музыки из плит.

За синий платочек

Мы более с тобой не нытики,

глядим на мир мы однозначнее,

случайные картинки с выставки,

другие девочки и мальчики.

Уходят литерные длинные

в пункт основного назначения,

мы высморкались, слезы вытерли,

жизнь прожили, прощу прощения.

Когда мне про любовь к отечеству

вошь заливает узколобая,

я ненавижу человечество

со всей отчаянною злобою.

Я ненавижу его истины,

его предательскую музыку,

за существительные с «измами»,

всю эту ряженую публику.

Чекистские гуляют соколы,

неонацисты с заморочками,

куда жиды Россию продали,

грузите арестантов бочками.

Грузите память стеклотарою,

пускай горит она сиренево

за нашу юность окаянную,

за Венедикта Ерофеева.

За Гумилева и Поплавского,

за розы, что не будут брошены,

давай, губерния, рассказывай

с просодией во рту некошеном.

За то, что жить мы будем сызнова

и языком чесать по-чёрному.

А ты фильтруй базар бессмысленный,

сказал в ответ поэт издёрганный.

Твой синенький платочек вылинял

за листопадо-снегопадами,

но ты всё та же, взор и выговор,

красива правдами-неправдами.

Куда идешь ты, непутёвая,

чуть выпившая и без пропуска,

склоняясь вправо под обновою,

Следующая страница