– Не меня благодарить надо, а… сам знаешь кого.
– Бога. Да, молюсь Творцу! И днём и ночью.
Антон крестится и продолжает:
– Только не достоин я Его милости, коль на человека руку поднял.
– Это ты про Козыркина? Так по заслугам он и получил от тебя – урок.
– И я урок тоже получил. Неимоверный.
– А тот факт, что ты, диакон, ради чести женщины не стал врагу, как ваша Библия учит, другую щеку подставлять, знаешь, о чем говорит?..
Молчание…
– Ну, ты подумай хорошенько. Позже и ответишь.
– О том это говорит, что… всё-таки Библия… с помощью Библии не все ситуации растолковать можно однозначно…
– Эх, куда загнул со своей колокольни – усмехнулся Савельич. – Это прежде всего нам, мужикам нормальным, говорит о том, что вы, священнослужители, тоже люди… тоже грешные… и вовсе вы не святые, каким Иисус был… Был и, наверное, есть и будет. Усёк мысль мужицкую?..
– Усёк, – ответил Антон, тяжело вздохнув. – Усёк, Батя.
– А не сомневался ли, хоть на мгновение, когда глумились над тобой, что Бог тебя оставит без помощи своей?
– Не сомневался.
– Вот тут – похвально! Только вот видишь, к чему на зоне навязчивые нравоучения привести могут: братки контроль над собой потеряли.
– Вижу. Теперь вижу, что оплошал я.
– А я вот тоже оплошал. Не досмотрел за этими головорезами из вашего девятого отряда. Да и с зоны уехал не вовремя. Даже познакомиться с тобой не успел. Ну, да ничего, сейчас мы все эти огрехи устраним.
– Я никого ни в чём не виню. Даже Бурого. Бог ему судья. Не наказывайте его.
Савельевич даёт знак дежурному пригласить в палату кого-то и, придвинувшись к Антону ближе, говорит, словно мимо ушей прошла его просьба:
– Ну что ж, Антоша, меня, как ты уже знаешь, Батей местным величают. А ты, как я понимаю, становишься нашим батюшкой?.. А ведь мы с тобой, действительно, похожи. Ты порядок в душах осуждённых установить стремишься, и я о порядке забочусь вот уже седьмой год. Только понятия о порядке у нас с тобой в чём-то разные. На зоне – понятия свои, а в церкви – другие. Хотя что-то и общее найти можно. Ну, не в этом суть, а в том, что я своё дело начатое, и тобой так дерзко подхваченное, закончить должен. Я иначе не могу: всё на Бога спихивать.
В палату заходят все провинившиеся из 9-го отряда.
В тот момент Марат Савельевич изменился в лице, и интонация в его голосе: стала жёсткой. А взгляд – древнегреческого оратора-мыслителя. Не меньше.