Земля Ксанфа - страница 57

Шрифт
Интервал


– Сколько вы здесь? – спросил он, вернувшись на койку.

– Пять лет два месяца и двадцать два дня, – быстро проговорил профессор. – Спросишь, откуда я знаю…

– Я видел вас на прошлой неделе по видеофону, вам вручали премию за вклад в науку, – перебил профессора Горин. – Это было в Берлине.

– Это был не я, – после продолжительной паузы грустно сказал Хамов, спросил: – Скажи, я выглядел прилично?

– На вас был розовый смокинг. В синий горошек.

– Почему розовый? – удивился Хамов. – Почему в горошек?

– Не знаю, – ответил Горин. – Но выглядели вы… запоминающе.

Про женские туфли на шпильках он решил ученому не говорить.

– Срамота какая! – пробурчал Леонид Павлович, окончательно зарывшись в тряпье с головой.

Долгое время они не разговаривали. Горин вяло теребил бороду, посматривая на дверь, на два гнутых прута в решетке. Хамов чуть слышно всхлипывал.

– Скажите, Леонид Павлович, вы видели своего… двойника? – неожиданно спросил Горин.

Всхлипывания тут же прекратились, из-под дырявого матраса высунулась всклокоченная борода.

– В самом начале, – ответил Хамов, шмыгая носом. – До того, как меня привезли сюда. Они называют то место «Спасение».

– У меня есть данные, что такого места больше нет, – сказал Горин, решив не уточнять, откуда у него информация.

– Может быть, оно и к лучшему.

Борода снова пропала, уже где-то среди рваного одеяла.

– Какой он был?

Тряпье зашевелилось.

– Что?

– Какой он был? Ваш двойник? – спросил Горин.

– А твой, Виктор? – спросил в свою очередь Хамов.

– Не знаю. Я своего не видел.

Снова появилась борода, а за ней постепенно и все остальное. Хамов свесил худые, покрытые расчесами ноги с кровати.

– Странно. Обычно их показывают еще на «Спасении».

– Для чего?

– О, Виктор, – хихикнув, непривычно жестко ощерился Хамов, разом превратившись из жалкого, надломленного жизнью старика в старика безумного и, несомненно, опасного, – они хотят сломать нас! Вывернуть наизнанку, заставить поверить, что мы можем быть совсем другими людьми, такими, от которых хочется или блевать – да, Виктор, блевать, и не просто кусками непереваренной пищи, а кровью, – или схорониться в какую-нибудь щель, чтобы только не видеть, не знать…

Леонид Павлович внезапно сник, забрался с ногами обратно на кровать, снова стал зарываться в тряпье, но на полпути бросил это занятие, не глядя на Виктора, спросил: