Им-то, как правило, есть собственно дело разве что до одного без конца и края беспрестанного разрушения всех главных основ минувшего, а потому в их головах и единой мысли нисколько не прошмыгнет о некоем том сколь чрезвычайно могучем избавлении всего человечества от отчаянно же сковывающих его зловещих пут самого окаянного рабства.
Причем буквально всякая людская согбенность само собой явно проистекает от всех тех сколь еще долгими веками снедающих общество язв.
Ну а если безукоризненно и достоверно заговорить о некоем вполне реальном преображении мира вещей в некую полноценно наилучшую сторону, то тогда это одна та чудовищно ощеренная пасть зла, наконец-таки откровенно выведенного на чистую воду, и может четко свидетельствовать об его сколь существенно же праведном укрощении силами добра и света.
В то время как очерченные ореолом новой судьбы восторженные лица свидетельствуют как раз о чем-либо вовсе так до чего совсем вот непременно обратном, а именно о мелком и гнусном устремлении отдельных демагогических личностей буквально полностью разом же оседлать политические и моральные иллюзии донельзя ведь экзальтированной братии бравых утопистов.
И наиболее тут главное оно именно в том, что очень даже многое из того, что попросту никак не по душе многим современным либералам является ничем иным, нежели чем сколь беспроглядным пережитом седой старины.
И почти все это само собой чисто со временем как есть, именно уж разом полностью еще бесследно исчезнет, причем вполне возможно, что и не без всякого косвенного, либо на редкость откровенно прямого насилия, а все-таки насилия принципиально естественного, нисколько идеологически необоснованного.
17
Да и вера в Бога как бы его не называли, куда значительно лучше слепой языческой веры в чудо, а также и явных чисто разве что языческих поисков выгоды через простое соблюдение, каких-либо восторженных обрядов.
Свет истинной веры освещает человеку путь, а полунаука о которой писал Достоевский в его «Бесах» сколь еще явственно награждает его скипетром власти над всей вселенной, которого он никак пока попросту и недостоин.
И вот уж они те самые слова Федора Достоевского.
«Никогда еще не было народа без религии, то есть без понятия о зле и добре. У всякого народа свое собственное понятие о зле и добре и свое собственное зло и добро. Когда начинают у многих народов становиться общими понятия о зле и добре, тогда вымирают народы, и тогда самое различие между злом и добром начинает стираться и исчезать. Никогда разум не в силах был определить зло и добро, или даже отделить зло от добра, хотя приблизительно; напротив, всегда позорно и жалко смешивал; наука же давала разрешения кулачные. В особенности этим отличалась полунаука, самый страшный бич человечества, хуже мора, голода и войны, не известный до нынешнего столетия. Полунаука – это деспот, каких еще не приходило до сих пор никогда. Деспот, имеющий своих жрецов и рабов, деспот, пред которым все преклонилось с любовью и суеверием, до сих пор немыслимым, пред которым трепещет даже сама наука и постыдно потакает ему. Все это ваши собственные слова, Ставрогин, кроме только слов о полунауке; эти мои, потому что я сам только полунаука, а стало быть, особенно ненавижу ее. В ваших же мыслях и даже в самых словах я не изменил ничего, ни единого слова».