Вот тогда-то, поднятая со дна, и всколыхнулась первая волна мути. Муть густела, клубилась, пока не коагулировала и повисла между людьми рваной пеленой. Она привела к дезориентации, которая у одних вызвала «морскую болезнь», а у других – оцепенение, вызванное боязнью при следующем шаге попасть не туда. Как всякая коллоидная смесь, муть опалесцировала, порождая ощущение радужно переливающейся картины окружающего. Но время шло, а она осталась все той же мутью – серой и непроглядной. Вот в этом мутном времени главный герой прожил 35 лет сознательной жизни и продолжает жить по сей день. Муть не имеет ни локации, ни протяженности, поэтому начинать повествование можно в любом месте и продолжать, точно так же, в любом. И то, что вам покажется рваным изложением, без конца и начала, – это порождение все той же мути.
Конференция началась как обычно, с небольшим опозданием. Забежал декан факультета по дороге на очередное заседание чего-то где-то, передал поздравление участникам от ректора, сказал пару дежурных фраз о науке и ее неудержимом развитии, сделал дежурный комплимент участникам и убежал, извинившись уже в дверях.
Пошли доклады. Участники по очереди подходили, вежливо согнувшись, к руководителю секции, что-то шептали ему на ухо, он кивал и объявлял просителя следующим докладчиком. Тот бодро докладывал и, так же согнувшись, выскальзывал за дверь. Напечатанной программе докладов никто следовать не собирался. Через какое-то время это стало напоминать «Прощальную симфонию» Гайдна, в которой каждый оркестрант заканчивал свою партию, гасил свечу и уходил. Толику происходящее что-то еще мучительно напоминало. Он сосредоточился – точно. Рамка – и в ней картина. Ну, на черный квадрат это не тянуло, но на какой-то мутный вполне. В конце остались Толик и руководитель секции. Толик спросил, стоит ли ему делать доклад? Руководитель вздохнул: – Ну, раз уж Вы пришли… Толик прочитал доклад, руководитель, помедлив, кивнул отзвучавшему эху, и заседание их секции благополучно завершилось.
Идя по коридору, Толик заглядывал в другие аудитории, на дверях которых были прикреплены листочки с названиями секций. Никого уже не было. Наука все, что могла, совершила и духовно почила. По крайней мере, здесь.
Толик вышел на улицу и посмотрел на небо. Оно дышало осенью. Уж. Серебристый самолетик упорно полз к еле проступавшей на бледно-голубом небе кружевной луне, прополз над ней и пополз дальше, в сторону Внукова.