– Так Надька и на день рождения твой где-то гуляет? – спросила во второй уже раз Люба. – Нина! Слышишь?
– Слышу. Видишь же, гуляет где-то.
– Как ты так можешь отпускать? Звони скорее.
– Да сбросит, – Нина Степановна махнула рукой, но все равно пошла в прихожую за мобильным. Вернулась в кухню, потыкала кнопки, приложила телефон к уху и с минуту слушала гудки.
– Загуляла, – констатировала Люба.
– Может, у подруги, – сказала Нина Степановна.
– И ты в это веришь?
– А что? Вот ты же у подруги, – невесело усмехнулась и переложила с места на место ложечку для торта. Чайник закипел и она выключила газ. Ей не нравилось говорить о дочери с Любой. Люба поучала, Нина Степановна согласно кивала, но понимала, что с дочерью не справляется. Родила ее поздно, в тридцать пять лет. Все ждала любви, так и не дождалась. Отец девочки не пробыл с ними и месяца… А теперь еще этот пубер… пубертатный период, как говорила ей школьная психологиня. По-русски это значит подростковый возраст: гора двоек в дневнике, куча мальчиков в голове и непонимание в семье.
Немного помолчали, поедая торт.
– Свечки бы хоть поставила, – сказала Люба.
– В церкви? – опомнилась от своих мыслей про пубертатный период Нина Степановна. Люба рассмеялась:
– На торт. Знаешь, такие продают сейчас: там цифры. Не надо ставить пятьдесят свечек, а можно всего две: пятерку и нолик, – Люба откусила от своего куска, и на носу у нее осел крем.
– Да зачем свечки. Я и так помню.
– Могла бы задуть и загадать желание.
– Я загадала.
– Без свечки не сбудется.
– Не нагнетай, – Нина Степановна откусила кусок от торта и принялась медленно жевать.
– Да сбудется, сбудется, – весело проговорила Люба, выцеживая остатки водки себе в рюмку. – Вот за это и выпьем.
– У меня только чай остался.
Люба чокнулась рюмкой о чашку Нины Степановны и опрокинула содержимое в себя.
– И все-таки, любви тебе, подруга! Может, тогда и Надька по струнке ходить станет. Если в доме мужик появится.
– Спасибки, Любка.
– И тебе чмоки.
Они снова чокнулись, уже пустыми чашками.
В двери закопошились ключом. Слегка осоловевшая Люба не услышала и продолжала:
– В твоей жизни начинается новая пора, Нинка! Пятьдесят – это не просто так. Пятьдесят – это что-то да значит. А знаешь, какая Моника Белуччи была в пятьдесят? – как-то совсем не к месту вдруг сказала она и показала большой палец: классная Моника Белуччи была в пятьдесят.