– Дааааня… Дааааань… – плакала над братом Степанида, осторожно
трогая его маленькой ладонью за грудь. Шевелить Даньку она боялась,
а потому все плакала и плакала, гладила и звала. – Дааааня…
Выпущенный из сеней Бандит терся лобастой башкой о свисающую к
полу руку хозяина и громко, призывно урчал, выгоняя отчаяние из
комнаты.
– Дааааня… – не знала Степка, сколько времени она так простояла
рядышком с братом, но небо уже светлело. Вот-вот взойдет тусклое
зимнее солнышко, да родители вернутся. Проглотила девочка слезы и
только собралась было вновь начать звать, как брат открыл глаза и
обвел горницу взглядом мутным, плохо соображающим.
Обрадовалась Степашка, выдохнула радостно да и тихонько позвала,
гладя по волосам:
– Даня…
Глянул на сестру мальчонка. А глаза такие больные-больные, да и
отражалось в них что-то такое страшное и непонятное, что Степаниде
аж страшно стало.
– Даня… Тебе попить дать?
– Дай, – слабо прошелестело в ответ. Бросилась девочка в сени к
кадушке и зачерпнула цапнутой по пути кружкой почти ледяной воды.
Когда она вернулась, брат уже сидел, привалившись к столу, и
держался одной рукой за Бандита. Кот вылизывал ему лицо и всячески
старался подбодрить.
– Вот, – протянула Степка кружку, с беспокойством теребя платок
и наблюдая, как брат судорожно, мелкими глотками, пьет. – Даня… Что
с тобой было-то?
Замерла девочка, ответ ожидаючи, и сжала пальцы в кулачки.
Данька отставил пустую кружку на лавочку и только открыл было
рот, чтобы рассказать о пришельце из зеркала, как на губы будто
печать тяжелая опустилась, а в голове зазвучал спокойный,
размеренный голос: «Захочешь кому-нибудь сказать обо мне, худое ли
доброе – уста твои замкнутся». Обмер мальчонка, окончательно
осознав, что все произошедшее не являлося сном али мороком,
насланным бесами, любящими играть в святки и шутить над людьми. А
рот будто сам собой выводил историю:
– Ну когда на нас пялиться стал кто-то из зеркала твоего и
чего-то хотеть нехорошее сделать, я тебя толкнул, чтобы он тебя не
заколдовал.
Степанида невольно потрогала шишку на лбу и скривилась –
больно!
– А сам давай быстро зеркальце на стол опускать. А оно не
опускается! Как есть не опускается! Словно его кто держит, словно
кто подпирает. Я его толкаю, а оно не хочет, толкаю, а оно не
хочет. Долго я так пытался, а потом вдруг догадался и давай на
свечи дуть. Как только последнюю задул, зеркало как отпустило. Я
его быстренько на стол положил – чтобы больше никто оттуда не
смотрел. Страшно было – аж жуть! Ну я попродыхался чуток и за тобой
под стол полез. Даже и не помню, как я тебя до лавки дотащил.
Степка, ты такая тяжелая стала! Может пирожков поменьше лопать
будешь?