— Ты проводишь нас до Тонара, — не
терпящим возражения тоном заявил Марку Карл, разворачивая своего
коня так, чтобы видеть и его, и сестру. — Ситуация слишком
нестабильна, а в отсутствие генерала те, кто ищет повод, вполне
могут его найти, так что нам потребуется надежный человек.
— Неожиданно, — слегка нахмурилась
Лирамель, но, взглянув на брата, быстро добавила: — Но я согласна,
это будет разумно.
— Ты даже не представляешь,
насколько, — натянуто улыбнулся тот. — Нам всем предстоит пережить
непростые времена...
— Это ты о чем? — вмешался Марк,
решив придержать возражения на потом.
— Будет возможность — поясню. Мы и
так уже выбиваемся из плана. По таким дорогам лучше добираться до
Тонара засветло.
Ехать пришлось верхом. Дороги сильно
размыло, и, по словам одного из стопников, тяжелый экипаж увяз бы
на первой же развилке. Держась позади Карла, Марк постоянно замечал
мимолетные взгляды, которые офицеры и воины бросали на Лирамель,
будто черпая в ней успокоение. Между ней и ими будто бы
чувствовалась невидимое притяжение, нечто, что порой связывало
людей в одной семье — едва уловимое, но сильное и прочное. «Я не
принадлежу никому, кроме своего народа», — так Лирамель повторяла
ему в Большом Мире, но Марк всегда воспринимал ее слова как некую
браваду и лишь теперь увидел и понял, что это действительно было
правдой.
Через огромные ворота Тира они
вывели за собой три тысячи всадников. Лирамель сразу же задала
темп, шепнув что-то на ухо своему коню, и Марк невольно улыбнулся,
вспомнив, как она обрадовалась, увидев белоснежного жеребца,
который когда-то вывез ее и Карла из Черной крепости. Снежок, или
Тамандар, как звучало его аллотарское имя, сразу же признал хозяйку
и долго ласкался, заставляя ее смеяться, а столпившихся вокруг
офицеров радостно переглядываться.
Дорога после моста сворачивала к
северу, делая петлю вокруг лесных топей, а затем шла все время
прямо на запад. До Тонара лошади месили копытами грязь, отчего
вокруг стояло непрерывное хлюпанье. Белоснежные ноги Снежка вскоре
стали черно-коричневыми, и он ворчливо пофыркивал. Сама же Лирамель
не замечала ни этой грязи, ни всеобщего внимания, ни даже Марка.
Хмуря брови, она задумчиво смотрела куда-то вперед и лишь изредка
оборачивалась к Карлу, словно проверяя, рядом ли он. В ее
сосредоточенно-напряженном взгляде Марку виделось какое-то
болезненное беспокойство. Казалось, она все время искала у брата те
же утешение и опору, которые окружающие искали в ней самой. Эта
внутренняя близость между ними вызывала в душе Марка ревность,
злость и почти не совместимое с ними досадливое сочувствие. Он был
вынужден признать, что несмотря на проведенные с Лирамель годы,
знал ее не лучше, чем ехавшие поодаль офицеры.