Цезарь ответил тихим рычанием.
– Спокойно, Цезарь, зачем ссориться, – сделал Эрвин псу внушение, и, поскольку больше никто не появился, повернул обратно, вниз.
Вернувшись, Эрвин осмотрел критическим взглядом содержимое продуктового шкафа и пришел к выводу, что до понедельника можно продержаться.
Но дальше что?
Пришлось признать, что экономическое положение СССР за последние годы заметно ухудшилось. Это казалось странным, сразу после войны страна ведь лежала в руинах – и, однако, тогда всего хватало, если не в магазинах, то на рынках.
Деградация началась после смерти Сталина, и в этом, по мнению Эрвина, крылся еще один парадокс. Логично было предположить, что после окончания кровавой эпохи народ заработает с удвоенной энергией и, учитывая богатые недра и немеряные гектары плодородной почвы, наступит изобилие – но не тут-то было. Как только кнут Сталина перестал танцевать по спинам рабочих и крестьян, экономика начала разваливаться. Отправить в космос существ типа Цезаря – с этим советское государство еще справлялось, но производить в должном количестве ветчину и сметану оказалось ему не по силам – даже за той вкусной творожной массой, которую Эрвин с таким удовольствием уничтожал, Контре приходилось ездить в Сочи.
В чем же дело, почему теперь, после того, как в стране уже давно не осталось ни одного эксплуататора, и люди трудились во имя всеобщего блага, плоды этого труда все хирели и хирели?
Муж Виктории, Арнольд, объяснял деградацию отсутствием мотивации – к чему вкалывать, если за плохую работу платят столько же, сколько за хорошую?
По мнению Эрвина, все было отнюдь не так просто. Что значит – отсутствие мотивации?
Он хорошо помнил письма отца, которые тот отправлял ему в ссылку. После войны в селе не хватало опытных работников, одни погибли, другие сбежали, и отцу пришлось вкалывать за десятерых: он руководил семеноводством района, организовывал скупку и продажу семян, да еще следил, чтобы поля Лейбаку не остались невспаханными – однако отец не жаловался, наоборот, он был доволен, что его знания и опыт снова понадобились и он может заниматься любимым делом. Если у отца в семьдесят пять лет хватало мотивации, почему ее не находили люди помоложе?
Сам Эрвин в ссылке больше всего страдал именно из-за праздности: немного оправившись, он хотел вернуться к адвокатской практике, но ему отказали – не доверяли, как бывшему заключенному. Тогда он стал переводить, просил Лидию свести его с издательством, только чтобы не сидеть, сложа руки.