– И ты молчала?! – пробормотал он, как только поток моей речи иссяк.
Я сидела на диване, чувствуя себя надувной куклой, из которой внезапно выкачали весь воздух. Не хотелось шевелиться, не хотелось больше ничего объяснять. Да, вышло так, что о моем несчастье знали все, включая Карпухина и Лицкявичуса, и только самый близкий человек не имел об этом ни малейшего представления!
– Ну почему, почему же ты ничего мне не сказала?
– Потому что у тебя и у самого полно неприятностей из-за Полетаева, – тяжело вздохнула я. – Я хотела рассказать в тот же день, когда узнала о смерти Люды, но оказалось, что у тебя тоже проблемы, и я решила их не смешивать.
– Ты хочешь сказать, что я вел себя как эгоист? – тихо спросил он.
Я не сочла нужным отвечать, и Шилов ответил сам:
– Да, видимо, так оно и было!
– Да брось, – отмахнулась я, – ты же не обязан читать мои мысли.
– Нет, обязан! – возразил Олег, наконец присаживаясь рядом со мной. Ощущение его плеча в непосредственной близости от моего действовало успокаивающе. – Но и ты не должна решать за нас обоих, что мне следует знать, а чего нет: позволь мне определять это самому. Если бы ты все мне рассказала с самого начала, тебе не пришлось бы копить эмоции, не давая им выхода. Мне стало гораздо легче, когда я рассказал тебе о смерти пациента, и тебе, поверь, тоже сразу полегчало бы, если бы ты выложила все начистоту. Я ведь видел, что с тобой что-то происходит, но не стал допытываться – думал, сама все расскажешь, когда будешь готова.
– Ну вот, теперь я готова и все тебе рассказала, – пробормотала я. – Завтра иду на похороны, в одиннадцать часов. Уже отпросилась у Охлопковой на первую половину дня.
– Мне пойти с тобой? – мягко спросил Шилов.
– Нет, спасибо, – отказалась я. – Ты там никого не знаешь, будешь чувствовать себя не в своей тарелке. Мне правда легче переживать одной.
Конец ознакомительного фрагмента.