– Братан, за водкой надо сбегать, – барственно произнес Юра, – ты самый молодой за столом.
– Оставь его, я схожу, – произнес я. – Пойду пройдусь, а то пиво в ушах уже булькает.
– А ты знаешь куда идти?
– Слушай, не в первый раз, наверное.
– Э, нет, Сашок, тут у нас «24 часа» новые открылись. Три квартала надо пройти. Там ЛИВИЗовская водка нормальная, не то, что в ларьке.
– Ладно, найду, – встал я из-за стола.
Юра обернулся к жене и, нимало не сомневаясь, сказал:
– Сходи, лапа, с ним, покажи, где магазин. И денежку не забудь. На телевизоре барсетка лежит. Тебе прогуляться перед сном полезно будет.
– Бабки есть, Юрец, – с замиранием в голосе почти простонал я, опрометью вылетая в коридор, пока он не передумал. Она элегантно, не торопясь, проследовала за мной.
На лифте съехали в полном молчании. Я глядел на нее во все глаза, она смотрела куда-то рядом со мной, но взгляды наши не пересекались.
«Наверное, все это мне пригрезилось», – решил я, и на душе стало даже как-то спокойнее.
– Что-то вы давно не появлялись у нас, – пронзил меня ее голос, словно булавка – несчастного мотылька. Я понял смысл этого «Вы», мое сердце заколотилось в припадке яростной и глупой радости.
– Ты не жалеешь о том, что было у нас?
– А разве что-то было? Нет, не жалею. А вы?
– Светка, я соскучился по тебе, – прошептал я и взял ее под руку.
– Это почему же?
– Так… есть одна маленькая причина.
– Правда? Расскажите, это интересно.
– Для начала нам нужно перейти на «ты», – сказал я, резко развернул ее к себе и поцеловал в губы.
Чтобы не тратить лишнего времени, водку мы купили в ближайшем ларьке и двинулись в соседний скверик, выбрав самую укромную скамейку в кустах акации. Я посадил ее к себе на колени, и все то, что было в последнюю нашу встречу, повторилось с новой силой. В этих сумерках, словно на стометровой глубине, она была моим аквалангом. Я дышал ею, как сжатым кислородом. Глоток за глотком, без остановки. Я мог умереть в тот момент, если бы ее оторвали от меня. В этом не было того, что можно назвать эротикой или взаимоотношениями полов. Это был танец жизни на краю гибели. Наши языки как два танцора обвивали друг друга. И один не существовал без другого. Это не было сексом, как ни странно может выглядеть подобное заявление. Как нельзя назвать обедом поедание корки хлеба голодающим. А я буквально голодал без ее губ.