Мы будем вместе. Письма с той войны - страница 8

Шрифт
Интервал


Марина, ты выработала хорошие традиции – писать каждую неделю, но почему-то изменила. Пиши!

Ты боишься за детей. Напрасно. Умеющий ненавидеть может крепко любить. Ведь ненависть к врагам порождает любовь к друзьям, к родине. Твои девочки, ненавидя врагов, будут любить воинов. Привет им. Пусть и они напишут мне.

Марина, всё-таки пора бы показать себя, хоть фотографией, но если это трудно, то не надо. Внешность роли не играет.

Ещё раз предупреждаю, что внезапно я могу лично явиться к вам. Ну тогда-то поговорим и обсудим: что такое «не везёт» и как с ним бороться.

Прости, Марина, что пишу каракулями, это не почерк. Могу писать и по-другому, и это неуважение к тебе. Жду от тебя длинных писем, как мой боевой путь. Рад им, Марина. Немного некрасиво с твоей стороны, что ты не сообщила имя и отчество твоей матери. Итак, жду писем.

Привет всем твоим родным и твоим детям. С горячим приветом, Ган

Я лучший друг тебе – и всё

29.12.43

Милая, милая Марина!

Получил твоё письмо. Сознаюсь, что давно ждал его, и было немного больно и обидно, что появился перерыв. Всё это я объяснял странностью нашего знакомства, в котором недоверие вполне естественно, поэтому не обиделся, прочитав упрёк в том, что я способен втихомолку смеяться над тобою. Смешная, глупая девочка! Ведь в нашей дружбе нет тех примесей, которые портят дружбу: внешность, одежда, поступки, иногда просто какой-либо световой эффект. Нет! Вот и мама твоя, и Галка, и твой, очевидно, седой и солидный отец стали мне близкими.

О, какое спасибо тебе за твоё предложение о доме. Как добивался я отпуска в Москву – и не теряю надежды, почему и попросил номер телефона, чтоб созвониться.

Марина, ну ты не понимаешь, как я рад письму. Давай бросим упрёки и недоверие. Я лучший друг тебе – и всё.

Да, я называю себя стариком. Мне 33 года, но… Марина, тебе не понять мою жизнь. С 7 лет я жил «в людях», с 16 лет жил и учился самостоятельно, изъездил весь СССР, работал кинофоторепортёром, плотником, писателем, художником, ходил пешком, голодал; 3-й год в боях – и мне дают 40 лет! Ведь раны, мороз, лишения не проходят даром, и ордена на солдатской груди с неба не падают.

Милая Марина, как много чувств в твоих словах, что меня ждут дети. Я это знаю и бьюсь за право спокойно смотреть в детские глаза и требовать, будучи исполнителем сам.