Всё это одним жирным траурным мазком промелькнуло в его сознании. Снова затягиваясь сигаретой в кулак, из-под сведённой арки бровей, он незаметно скользнул по зловещему «мерседесу». Чёрная злая оса, с низким тяжёлым бампером, оставаясь на месте, будто принюхивалась к льдистому глянцу асфальта.
«Может быть, всё-таки показалось? Нервы? Мнительность…Возможно». Тревога понемногу утихла, растворилась в едком раздражении и страдании, коими он продолжал себя изводить. Перед глазами мигал неоновой красно-жёлтой рекламой «Макдональдс», похожий на стеклянный аквариум внутри которого, как пёстрые «гупёшки», бойко мельтешили проститутки, сутенёры, бомжи. Так выпадает на дно гнилого болота ил. Так выступает из пор больного липкая слизь сгоревших в болезни клеток. Садовое кольцо с видом на Китай-город, как положительно и все другие красивые одухотворённые места Москвы, увы, стали городским дном преступности и разврата, над которыми поработала химия распада, дорвавшихся до власти разрушительных ельциновских сил. Вот так, златоГлавая красавица Москва, по сговору Зла, незаметно обернулась столицей преступной-гламурной Рублёвки, а не предательски поставленной на колени, разграбленной и обворованной страны.
Танкаев бросил окурок в урну, взглянул на часы. Время было возвращаться с прогулки домой. Он решил спуститься в метро, когда услышал призывный настырный голос:
– Алле, генерал! Глухой, что ли?
На лице Танкаева появилась ироничная усмешка, похожая на трещину в бронзе.
Лихая брюнетка, с ярким вызывающим макияжем, в распахнутой замшевой куртке, стояла лицом к нему, смеясь хмельными дерзкими глазами. На неё из щели в огромном рекламном щите «Marlboro country» падал свет красного фонаря, точно кровавый закатный луч.
– Смелее, генерал! – она выставила вперёд, затянутую в прозрачный эластан ногу. В этой наготе будто не было бесстыдства, а лишь наивная беспечность беззаботной распутницы.
– Почему «генерал»? На мне погон нет.
– А мне так нравиться. Вот тут…подойди, не бойся, глянь! – сыпала она, легко пританцовывая на огромных шпильках, словно зажигала на дискотеке.
Магомед Танкаевич, отвлёкшись от своих мыслей, не перебивая слушал. Из-под каменного лба и серебристых бровей смотрели на проститутку серьёзные, тёмные, как чёрный кофе, изучающие глаза. Девица, продолжала пританцовывать, воровато, из-за его плеча, поглядывая на приоткрытую дверь чебуречной. Внезапно в танце она сама придвинулась к нему вплотную. Вдруг вскинула руки и, охватив его шею, заполошно зашептала: