– Хехго!4 Тогда Витьку витьково…
– Чо-о?!!
Это мгновение и определило судьбу нападавшего: прямо из пустоты вылетела рука генерала и врезалась ему в висок. Тяжело пошатнувшись, блатной оскалил зубы. Удар оглушил его. Он удержался на ногах лишь потому, что успел крепко ухватиться рукой за кожаный борт пальто. Раздался треск лопнувших швов. На лёд брякнули оторванные с мясом пуговицы.
Бойцы разлетелись по сторонам. Тяжело дыша, пожирая друг друга глазами, стали сходиться.
Что-то в штанах у тебя перевешивает, – подмигнул генерал, – и это, похоже, не твоё достоинство, джигит, мм?
– Убью-уу! – Витёк взмахнул финкой, но запястье его вдруг очутилось в железных тисках. Он зарычал от боли, нож звякнул о бетон. И тут же прямо в лицо ему камнем прилетел другой кулак, выбил пару зубов, наполнил рот кровью.
Работая, как не знающий сбоя, хорошо отлаженный агрегат, Танкаев резко вскинул на выверт взятую в замок руку. Мерзко хрустнула, сыро, как капустный лист, кисть. Сутенёр, взвыв от боли, повернулся вверх тормашками, подобно куску мяса на шампуре, и с размаху шваркнулся рожей в бетон. Там, куда пришёлся инерционный удар, – сочно чавкнуло, расплющилось, потекло, превратилось в багровый пузырь с белыми, среди слюны и крови, зубами.
Стоянку опять огласил бабий вой вперемешку с восхищёнными восклицаниями мужиков:
– Ой-ёченьки! Ой, убиваю-юут!!
– Старый молодых кончает!
– Ну, ни хера себе! Глянь!..
– Во дед красавец! Во даёт! Уже двоих братков завалил.
– Ё-моё! Вот это кадр! Шаолинь отдыхает!
* * *
Серия боксёрских ударов, – коротких, жестоких, в спину, по почкам, в хребет, в печень, – отбросили Магомеда к чугунной ограде. С клекотом, всхлипом, он стал заваливаться набок, стараясь этим наклоном уберечь ушибленную печень, восстановить дыхание. «Да сколько ж вас поганых собак? Дэлль мостугай…Рихине!5»
Но страшнее было другое. Он потерял ритм, сбил дыхание, жарко и сипло дышал. Его немолодое, утомлённое тело не справлялось с молодой и кипучей силой, дыхалка предательски захлёбывалась, в горле бурлил и клокотал хининовый ком боли. Глаза и седые виски заливал липкий пот.
Воля, кою он использовал как плеть, хлестала его по мышцам ног, по горячим рёбрам, по дрожащему мокрому животу. Вай-ме! Но воля иссякла, уступчиво отступала перед страданием униженной и обессиленной плоти.