Я подсознательно оберегал и словно стремился законсервировать свою вызывающе звонкую юность, единственный предмет своей гордости. И апшеронское воображение на сей раз потрудилось на славу.
Известно, что юноши тяготятся своей обидной для них незрелостью, но каждый кулик на свой салтык. Два слова – молодой человек – меня тонизировали и подхлестывали. То было особое состояние. Трепет натянутой тетивы, когда от нее уже готова, уже торопится оторваться дрожащая от нетерпенья стрела.
Я понимал, что совсем непросто примкнуть, приблизиться, приобщиться к особому племени москвичей. И должен пройти положенный срок, чтоб состоялось мое посвящение. Знал: время искуса будет нелегким. Но помнил и то, что судьба моя – здесь. Что возвращение в южный город, в родительский дом – исключено.
У молодого человека, к тому же ушибленного словесностью, есть странное, крайне обременительное, едва ли не родовое свойство – смещенное восприятие мира.
Когда, относительно повзрослев, я заново перечитывал Бабеля, по-новому в душу запали слова о том, что мир ему представал лугом, по которому бродят кони и женщины. Вдруг я понял, что черноморский мальчик предвидел не только конармейскую юность и женщин, украсивших его жизнь, возможно – и роковой конец. В мире, напоминавшем луг, существование было естественным. В мире, который ему достался, возможностей уцелеть было мало.
Однажды, в своем необычном детстве, обрушившем на хрупкие плечи десятилетнего человека встречи с великими людьми, мне выпало увидеться с Бабелем.
Так горько, что я не был готов к доставшимся щедротам судьбы. Но резче, острее всего пронзила навек запомнившаяся естественность этого странного существа. Он разговаривал с маленьким спутником, с птенцом, как с равным ему собеседником. Он словно спешил меня одарить разными сведениями и советами.
Машина везла нас к Горькому в Горки. Был голубой июньский день. И он с ребяческой увлеченностью рассказывал бакинскому мальчику о флоре и фауне Подмосковья.
Шагая на встречу с грозным Нимроди, я неожиданно для себя вдруг вспомнил, как мой неожиданный спутник когда-то заронил в мою душу тревожное, но важное знание. Теперь-то я понял, что мир – не луг для кавалеристов и кавалеров. Но это не значит, что я обязан отказываться от своей первосути – уже случалось быть в переделках, авось пробьемся и устоим.