– Именно, – отвечает Мэддокс. – Мы лабораторные крысы, парень. В конце концов, нас не ждет ничего хорошего.
– Тогда зачем соглашаться на Отсрочки?
Он снова рассмеялся:
– Я задаю себе этот вопрос каждый раз. Знаешь, как они это делают? Как казнят нас?
– Я думал, они используют сердечный детонатор.
– Они используют Стиратели. Видел когда-нибудь такой? Они похожи на половину ракетки для тенниса, но без струн, наподобие серпа, и если какая-то часть тебя пройдет через его середину, она сотрется на крошечные, микроскопические кусочки. Вот наступит следующая Отсрочка, и посмотрим, хватит ли тебе смелости согласиться на Стирание.
Экран становится черным.
– Вы исчерпали свою дневную норму на просмотр воспоминаний.
– Отлично, – бурчу я. – Могу я остаться один?
– Конечно, – отвечает Хэппи, и экран гаснет.
Я убеждаю себя перестать думать о Мэддоксе. Постоянное размышление о нем пользы не принесет, не вернет его.
Я ложусь на спину и достаю книгу из-под подушки. Прочитав пару слов, я снова с головой погружаюсь в яркий мир. Это лучше, чем любая Линза или голографическая камера с ее технологиями воображаемых манипуляций.
Прошло два часа; раздвижная панель двери в мою комнату открывается, и до меня доносится голос Рен:
– С днем рождения, Лука.
Хоть она и прервала мое чтение, но я очень рад слышать ее голос.
Рен начала работать в Аркане всего год назад. Надзирателем был жестокий старик по имени Форрест Гамлет, который обычно на все про все тратил не более пяти секунд: выкрикивая вопросы, совал обед через проем в двери и, захлопнув люк, пропадал до следующего дня. Но по-настоящему ужасным было то, что я с нетерпением ждал встречи с ним. Аркан научил меня никогда не умалять силу одиночества – оно может заставить вас скучать даже по самым ужасным обстоятельствам вашей жизни.
Но Рен другая. Да, она из Совершенных, но не такая, как все, она искренне заботится о заключенных и их психическом здоровье.
– Спасибо, – отвечаю я, садясь к ней лицом.
– Как книга? – спрашивает она; светлые волосы идеально обрамляют ее лицо, подчеркивая зеленую глубину глаз.
– Потрясающая, – отвечаю я, отмечая страницу лоскутом ткани, который оторвал от наволочки, и кладу книгу на кровать. – Честно, она невероятная, пока одна из лучших.
– Да, мне она тоже нравится, – поддерживает Рен, улыбаясь. Ее улыбка очень красива – как же иначе, она ведь Совершенная, а значит, ее родители заплатили, чтобы она родилась красивой и генетически безупречной, не говоря о дюжине технологических усовершенствований; но почему-то ее улыбка кажется такой настоящей, такой естественной.