— Слышь, браток, подсоби, башнера я тебе дам, у нас
свою сорокапятку разбило, наводчик жив остался. Выедешь на прямую
наводку, погасите немецкие пушки, и нам в подарок лишний час жизни.
А?
Так, опять выходи на серенаду? Нет, не хочу, здесь
по прямой пятьсот метров, лобешник у бэтэшки тридцать миллиметров.
А бронепробиваемость у пушек меряется просто, по калибру. Грубо,
конечно, и приблизительно, но в целом так, у дверной колотушки
калибр тридцать семь миллиметров, и столько же брони она должна
прошивать. Понятно, что зависит и от расстояния, в первую очередь,
качества снаряда и брони, и прочих причин, но проводить
практические испытания на собственной шкуре у меня желания
нет.
— Не надо мне никого, сам справлюсь, один. Вот
только меня лейтенант в танковом полку ждет, и у меня к нему дело
есть, он мне обещал книжку красноармейскую восстановить, я ее
потерял, да еще и от своих отбился.
Кто о чем, а вшивый о бане, подумал я, и почесался,
баня тоже была бы кстати. Как там в песне поется, «который месяц не
снимал я гимнастерку», военная романтика, да.
— Красноармейскую книжку тебе и в штабе нашего
полка напишут, нашел, о чем переживать.
— Тогда нет проблем! Еще бы вот снарядами
разжиться, это да.
— И об этом не печалься, снаряды будут. Говорю же,
сорокапятку разбило, накидаем и бронебойных, и осколочных, сколько
душе угодно.
— Тогда больше накидайте, моей душе много угодно.
Особенно осколочных.
— Сделаем. Семыкин! Тащите сюда все снаряды, что от
сорокапятки остались! А ты, пока иди за мной, тут недалеко, я тебе
пушки немецкие покажу, чтоб тебе время не терять, не искать их
самому. Наши ребята заметили, как немцы их выкатывали, а потом
ветками заложили так, что сразу и не углядишь.
— Ну, давайте, показывайте. — Согласился я чисто из
вежливости, прогуляюсь, пока снаряды подносят.
Сквозь густые заросли кустарника мы вышли на наши
позиции, оборудованные в пятидесяти метрах от дороги.
— Смотри туда! — Посоветовал комбат. — Возле того
дерева пушка стоит, сейчас не видно, замаскировали на совесть. Но
будут стрелять, заметишь, как сверкнет.
— Так тогда поздно будет замечать, товарищ старший
лейтенант! Разрешите бинокль!
Чисто для вида, я приложил бинокль к глазам, и
изобразил изучение немецких позиций. Замаскированы их огневые точки
были качественно, так, что шестикратной старлеевской оптикой вряд
ли что можно было засечь, даже зная точно, что они есть. Другое
дело, если рассматривать их в упор, да еще и с их стороны, что я
уже успел проделать раньше.