– Не провоцируйте и не играйте с судьбой. Суда не будет еще долгое время. Но в случае чего даже не выглядывайте за решетку. Я желаю вам только добра. Подумайте о детях. После вашей смерти их отдадут на воспитание грубым мужланам. Их сделают такими же санкюлотами.
– Как же, за обычный взгляд уже голову рубят. А мои дети? Какие они хорошенькие! Я боюсь представить их в окружении этих мужланов. Взгляд больше говорит, чем речь оратора.
– Не будем спорить, но, заклинаю, не будьте безрассудной. Любое подозрение лишит вас детей, об этом шла речь в одном тесном кругу высоких лиц. Держите гнев при себе… Прощайте!
Тюренн покинул Тампль и вернулся на улицу Сент-Оноре, где шефа тайной полиции ожидал вождь якобинцев Максимилиан Робеспьер, прозванный в народе Неподкупным. Тяжелые мысли будоражили голову Луи, отчего каждый шаг отдавался в его голове болью. Все худшие воспоминания всплывали, как ясный утренний рассвет, и сжигали надежду на лучшие времена республики.
В тихой и душной каморке за скрипучим письменным столом Максимилиан Робеспьер писал речи для Конвента, где происходили главные стычки между политическими движениями – якобинцами и жирондистами[7]. Четыре года Робеспьер сражался пером и словом, но за невзрачной ораторской стороной Неподкупного стояли логика и сила пафоса, разрубающего гордиевы узлы жирондистов, ввергнувших страну в бессмысленную войну с Европой.
Робеспьер помнил, как, будучи восходящей звездой в политике, он терпел нападки от врагов и коллег. Все его предостережения и советы не воспринимались серьезно, легкомыслие и пьянящее чувство революции довели до войны с империями и собственным народом.
Когда наступило прозрение, Робеспьер стал значимой фигурой. Он предстал перед врагами в образе ферзя, способного нанести удар на любом участке шахматной доски. Каждый вечер Неподкупный корпел над речами, над каждым слогом, чтобы его доводы и мысли принимались депутатами за истину, от которой отступать не следует, иначе на них обрушится несчастье. Преданный республике, Робеспьер жертвовал здоровьем: осанка его напоминала крестьянский серп, лицо навечно обрело могильно-бледный оттенок, глаза утратили остроту. Неподкупный смирился с этим, чувствуя себя слепым псом, карающим врагов силой закона и жесткостью преданных республике санкюлотов.