Иногда кто-то приходил за советом. Мать всегда усаживала гостя рядом с собой на скамью, протягивала ему кусок лепешки, а после внимательно и молча слушала. Так проходили часы – за рассказом, жалобами, слезами и смехом сквозь них. Когда пришедший уставал, Мать кивала на хлеб, словно говоря:
– Подкрепи силы.
А потом снова слушала и слушала, и слушала. На закате, когда дальние поля окрашивались в охристо-розовые перья и принимали на ночлег солнце, она накрывала руку посетителя своей маленькой рукой.
– Ну как, – будто говорила эта рука, – стало полегче?
И ладонь гостя удивлённо отвечала:
– Да, Мать. Ты знаешь, стало…
– Я знаю, знаю.
К ней приходили за благословением в день свадьбы. Мать усаживала молодых по обе стороны от себя, разламывала лепёшку и отдавала им по половине.
– Пусть в вашей жизни всего будет поровну, а вы станете единым целым.
И жених с невестой кланялись, благодарили и хранили тот хлеб всю жизнь.
К ней приносили младенцев. Мать клала ладонь на лоб новорожденного и желала ему долгой и удивительной жизни.
– Не то счастье, что гладко бежит, а то, что не устаёт спотыкаться и припадать к земле, а после вставать и видеть над собой небо. Тогда и хлеб вкуснее, и солнце ярче, – говорила она и наделяла младенца лепёшкой.
Бывало, звали её на погребение.
– Знаю, всё уже знаю, – качала Мать головой.
– Откуда же знаешь?
– Мёртвые громко говорят, надо только уметь слышать. Вот, положите на могилу, – и она отдавала нетронутую лепёшку хлеба.
Однажды, в самом последнем часу заката Мать легко и бесшумно покинула этот мир. Её нашли по-прежнему сидящей на скамье, а вокруг было множество хлебных крошек, на которые слетались всё новые и новые птицы.
– Пусть едят вдоволь, – словно слышали её голос все прибежавшие на новость жители деревни. – Это души усопших пришли проститься.
И каждый живущий вспомнил всех мёртвых, ушедших давно и на этом закате.
И каждый вспомнил Мать – женщину без возраста и примет, с которой все они были в родстве…
Анастасия Ворончихина
(@fairy_petelka)
ЧЕТЫРЕ НОТЫ ДО МЕЧТЫ
Нота ДО. Двенадцать лет
Лиза плелась по ненавистному тусклому коридору, оставляя позади себя одну за другой тонкие двери. Настроения не было. Она силой воли заставляла ноги передвигаться. Все пять лет, которые Лиза проходила этот коридор, он не освещался. Хотя несколько обесцвеченных временем абажуров-фонарей, обрамлённых старой паутиной, висели по всей его длине. Источником света служили лишь два окна в начале и конце коридора. Музыка доносилась из дверей и сливалась в надоедливую, тошнотворную какофонию. Сделав несколько шагов, Лиза остановилась, тяжело вздохнула, собралась с духом и постучала.