– Почему?
– Мы были вдвоем по ее инициативе. Я не очень хотел. Если ребенка не доносила, значит ждать больше нечего. У нее больше никогда не было детей.
Наконец, «тесты» заканчиваются.
– Результаты узнаете завтра в четвертом кабинете у врача Морозова.
Столкнувшись с тем, что все верующие для психолога неизлечимые психи, из кабинета выхожу в шоке. Неприятие, агрессия. Ни на один мой вопрос женщина не ответила. Мгновенно закрывалась и окатывала ледяным молчанием. Она словно из СССР. Ищет, выявляет тестами, подлавливает провокационными вопросами. На утро снова иду на второй этаж Театральной, 21.
Морозов внимательно читает заключение психолога. Отрывается, удивленно смотрит на меня.
– Психолог выявил нарушение мышления. Вы не справились с тестами. У вас серьезные проблемы.
Месть начинает обретать проверенные очертания. Плохо сколоченные декорации Российской Федерации тают на моих глазах. Из мутных вод психиатрии на поверхность поднимается живой и невредимый барак-призрак СССР.
Объясняю причину выводов. В руках держу иерусалимский крест. Его замечает Морозов. Удивленно спрашивает.
– Что это у вас такое?
Объясняю.
– И для чего он вам?
– Если боль в суставах, приложишь, делается легче. И вот это тоже помогает.
Достаю Матренины высушенные цветочки и ее крест.
– Это мне прислала из Покровского монастыря игуменья свое благословение. Действует точно так.
– Погодите, я вынужден позвать заведующую.
Ошарашенный Морозов выходит, а я остаюсь с плотненькой медсестрой. Делается страшно. Точно, это чей-то заказ. Нетрудно догадаться, чей. Главврача Фрамугиной и ее старшей медсестры.
Проходит минута, возвращается Морозов. Продолжает читать. Наконец, входит миниатюрная сухонькая женщина лет семидесяти. Он представляет ее.
– Найденова Зоя Николаевна. Заведующая отделением, – и отдает заключение.
Она погружается в чтение. Но долго читать ей не пришлось.
– Скажите, что нашла психолог?
– Откуда такое нетерпение? Вы не даете мне прочитать.
Терплю минуты три и снова пытаюсь объяснить, в чем, собственно дело.
– В чем? – отрывает глаза от заключения врач.
– Она обиделась на меня из-за Зигмунда Фрейда, – начинаю в энный раз описывать роковые баталии.
– А почему вы назвали нашего психолога еврейкой?
– Она сторонница психоанализа и его поклонница.
– Ну и что?
– Я и спросил, не еврейка ли она? А потом, она навязывает книгу Луизы Хей, говорит, что та ей помогла. Но причем тут я? Показываю ей свои руки, говорю: вот, стоял на службе в храме и внезапно бородавки на пальцах сошли. Я и писать не мог, так они мешали. А она мне в ответ: самовнушение. Да вот и сегодня, зашел в церковь, положил поклон Николаю Угоднику. На улице звоню матери, та в Харькове, поговорили. Смотрю на счетчик, денег с меня за межгород никто не взял. Разве это не чудо? И почему она так плохо относится к верующим?