Платой за защиту опять стало её юное тело, но была ли эта плата избыточной, она не думала. Тогда все мысли вытеснила еще одна пришедшая к ней беда. За несколько месяцев до получения аттестата зрелости она с пугающей ясностью поняла, что беременна. Вот тогда и появилось впервые это чувство нереальности происходящего
…По-мужски эгоистично Олег воспринял молчание обиженной подруги на свой счет. Обидчиво поинтересовался об уместности своего присутствия. Но она уже ничего не хотела, старалась и никак не могла сглотнуть комок, застрявший в горле и сделавший её дыхание очень затрудненным. Страдания душевные переросли в физические муки. Агата не знала, что можно было бы сделать, чтобы эта чудовищная пытка поскорее закончилась.
–Я так понимаю, что разговора у нас не получится. Хорошо. Я уйду. – сухо уронил он.
Её молчание как-то обескураживало и напрягало его, он просчитывал совсем другую реакцию. И тогда он сказал, что она, если захочет, может сохранить их отношения на прежнем уровне или завершить их на этой минорной ноте. Олег был уверен, и все его знание женской психологии, поддерживало эту уверенность, что чувство собственного самосохранения у женщин сильнее гордости. При случае он любил повторять древнекитайскую поговорку о том, что обезьяна не отпускает ветку до тех пор, пока не ухватится за другую. Предоставленная им возможность выбора для Агаты была иллюзорна уже хотя бы потому, что выбор был между пистолетом и веревкой. Между тем, такой тяжелый выбор ей уже приходилось однажды делать, как впрочем, наверное, и многим другим женщинам.
Она, тогда совсем еще юная школьница, пошла в женскую консультацию, где все её надежды похоронила предпенсионного возраста тетка-врач. Прокуренным голосом, моя руки после осмотра, она сообщила ей, что срок уже предельный и что, если Агата надумала делать аборт, то делать все надо быстро. Красная, как рак, девушка вылетела из консультации и потом долго бесцельно кружила по тихим улочкам, отыскивала маленькие дворики, чтобы посидеть на изрезанных и затоптанных скамейках, выплакивая на них горестный страх и взрослея быстро от своих уже совсем недетских мыслей. Странно, но тогда ей до нервной дрожи во всем теле, хотелось сладкого, и она в невероятных количествах поглощала конфеты. У нее не было никаких предпочтений, и она, как комбайн, молотила подряд и шоколадные, и карамели, и простые ириски, и сосательные леденцы, главное, чтобы их было как можно больше.