На следующий день я с терпким ехидством наблюдал, как Елизавета Георгиевна обтирает платочком свое плотное лицо.
«Ты плюнул в платок класснухи. Но об этом знал весь класс и даже сама Елизавета Георгиевна», – моментально прилетает ответ.
Я с ужасом перевожу взгляд от одного слова к другому. Не знаю, что больше напугало меня – то, что мой собеседник знал ответ, или то, что его знали все.
«Но как про это узнали?» – строчу я.
«Я проболталась. Ты думаешь, я бы смогла о таком умолчать?»
«Ты подставила меня!»
«Это ведь потом я узнала, что у Елизаветы Георгиевны мать умерла. И рассказала сразу тебе».
Действительно, спустя неделю Катя во время урока прошептала мне, что в ночь перед чтением стихов у Елизаветы Георгиевны умерла мать. Поэтому она вела себя так отрешенно. И только поэтому не вступилась за меня. До этого я все дни гордился своим поступком, а после рассказа Кати моя гордость обернулась стыдом.
А ведь несколько лет назад я столкнулся в торговом центре с постаревшей классной. Она была так рада видеть меня…
На мониторе новое сообщение: «Спроси лучше то, что можем знать лишь мы вдвоем и больше никто».
Я чешу подбородок. Затем, ухмыляясь, пишу: «Где было наше последнее свидание?»
Сейчас ты попадешься! Все думали, что мы с Катей встречаемся, хотя на самом деле…
«Мы не встречались», – читаю я.
И правда, мы не встречались…
«Кстати, а почему?»
«Просто…» – я начинаю печатать и задумываюсь.
Вместе с Катей я учился с самых первых школьных дней, но сблизились мы лишь в летнем лагере после седьмого класса. Не помню, кто первый подошел. Не помню, кто сказал первое слово. То лето кружит в моей голове яркой каруселью. Образы мелькают так быстро, что сливаются в одно сплошное сияющее полотно. Просто мы вдруг поняли, что нам нравится проводить время вместе.
Мы искали любую возможность остаться наедине. Часто играли в бадминтон. После игры сбегали купаться. Река убаюкивала нас на песчаных ладонях. На пляже мы могли провести остаток дня. И даже посреди шумной ватаги ребятни мы могли перекидываться мячом только друг с другом под недоумевающие выкрики остальных.
После лагеря мы вернулись в город, и месяц я тосковал по легкому, льющемуся Катиному смеху. А еще скучал по ее взгляду – открытому, прямому, но с неизменной лаской. Никогда я так не ждал начала учебы.