Тощее тело растворялось в воздухе и в итоге совсем пропало, будто и не существовало никогда. Дверь с оглушающим скрипом отворилась полностью. Я бы поставил всё на кон в споре, что её точно кто-то открыл, но я никого не видел в полумраке коридора снаружи. Медленно встав, я похромал к двери. Ноги гудят, словно утыканы сотней тонких игл. Сердце стучит равномерно, но так быстро, что виски пульсируют, а чёткость зрения увеличилась в несколько раз. Когда глаза более-менее привыкли к полумраку, я увидел два длинных коридора – направо и налево. По обе стороны, были комнаты, бесконечное их множество, но ни единого звука.
Вообще никакого.
Ни случайного сквозняка, ни шороха шагов. Мотыльки за моей спиной испарились, я один посреди всеобъемлющей тишины. Пол усеян битым стеклом, а я на босую ногу чуть не ступил прямо на зелёные осколки. Бутылки? Обернулся и придумал, как исправить положение. Оторвал от старой коричневатой простыни несколько полотен и туго, в несколько слоёв, обмотал ступни. Попробовал шагнуть за порог, вполне удачно. Осколки не впивались в кожу, а это значит, что можно выйти отсюда, чем бы это место ни было. Хотя бы в теории.
Я пошёл налево.
Не могу объяснить этот смрад. Всё вокруг похоже на больницу, но это не она. Запах стоит, как в мясных отделах продуктовых магазинов, да и холод почти такой же. Я начинаю замерзать. По предплечьям бегают таких размеров мурашки, что об них можно шкурить дерево.
Все двери выдернуты вместе с косяками и висят на хлипких гвоздях. Из каждого проёма брезжит слабый свет. Первая комната справа от меня светлее всех, я вошёл внутрь. Внутри стоит одинокая детская кроватка с высокими краями. По облупившейся краске ещё можно было понять её основной цвет. Светло-зелёный. Внутри старый полосатый матрас и плюшевая птичка, похожая на воробья. На стене фотография. Подойдя ближе, я стёр толстый слой пыли, осыпавшийся хлопьями на пол.
Это моя семья. Точнее, свадебная фотография родителей. Мама, ещё такая худенькая, стоит в белоснежном скромном платье. На её голове нет фаты, только белая ленточка на лбу, захватывающая завитые локоны волос на затылке. В её руках пышный букет, но что за цветы, я и понятия не имею. Отец, высокий и широкоплечий, стоит и улыбается. Никогда не видел его таким счастливым. Его галстук криво повязан. Знаю, что потом мама всё-таки научила его завязывать галстуки, надевать одинаковые носки и не забывать пользоваться одеколоном. Вокруг стоят бабушки и дедушки. Лично мне не довелось их узнать, никого из них.