Ткнул пальцем в Абрама:
– Ти есть тоже!
Повару и помощнику ничего не оставалось делать, как подчиниться. Трясущимися руками запрягли подрагивающих и фыркающих испуганных коней в телегу и кухни. Немцы забрались в танк. Двое торчали из люков, держа русских на прицелах автоматов.
Евсей, понимая, что лошади могут понести, а немцы решат, что они сбегают и постреляют ни за что, на трясущихся ногах направился к танку. Лицо посерело от страха.
Абрам за это время успел забить солдатскую книжку в топку котла и она благополучно сгорела.
Немцы удивленно переглянулись, глядя на подходившего русского. Старший спросил:
– Что ти хотеть?
Анюткин вздохнул, тыча в сторону беспокойно переступающих ногами лошадей:
– Лошадки у нас понести могут…
Немец прислушивался к его словам. Спросил:
– Что есть «понести»?
Евсей пожал плечами:
– Ну побегут от рычания танки вашей…
Танкист все же понял и ткнул рукой вперед:
– Туда! Ехайт!
Что-то сказал механику-водителю по шлемофону и еще раз нетерпеливо махнул рукой. Повару ничего не оставалось делать, как подчиниться. Маленький обоз медленно тронулся с места. Танк, немного поотстав, урча мотором, тронулся за ним…
Русских военнопленных сгоняли в так называемые отстойники. Очень часто это были крестьянские овины, остатки колхозных ферм, развалины церквей, но чаще просто загоняли в огороженные колючей проволокой загоны под открытым небом, где не было ни деревца, ни кустика, чтоб укрыться от зноя или дождя.
В этих отстойниках их практически не кормили и сердобольные бабы с окрестных деревень тащили им вареные овощи. Подростки перекидывали еду через колючку и каждый раз с другой стороны начиналась настоящая свалка из тел. Каждый старался схватить хоть что-то. Забивали в рот и давясь съедали. Трава вокруг была уже съедена пленными. Раз в сутки привозили бурду из сваленных и переваренных очисток, которую некоторым пленным не во что было даже налить. Они подставляли пилотки под жидкое варево и торопясь глотали вонючую жижу.
В первые два-три дня в этих отстойниках выявляли комиссаров, евреев и прочих неугодных немцам. Для этого пленных заставляли построиться. Затем перед шеренгой осунувшихся от голода людей медленно проходил немецкий офицер с переводчиком и заместителем. Вглядывался в лица. Иногда останавливался. Тыкал пальцем в подозрительного, поигрывая стеком и слегка повернувшись, что-то говорил переводчику. Тот быстро спрашивал: