– Я же из варваров, забыл? – она попыталась улыбнуться.
Говорить надо так, чтобы собеседник услышал то, что желает. Тогда ты сможешь его перехитрить.
В этот раз знания, приобретенные у Виала, не помогли. Винный бог вмешался, отравив своим зельем глухого и слепого гражданина. Вино способно не только развязывать языки, могущества изменяющего зелья хватит, чтобы сделать свободного, гражданина тем же варваром. Пусть на время, пока длится опьянение.
– Мне надоело, я тебе помогла, но мне пора уходить. Я здесь оставалась, чтобы перезимовать. У нас в степях лютые зимы. Пора вернуться в нашу хижину, на кочевья…
– Ты не из фризийцев, – возразил Аристогитон, отступив на шаг. – Не из рипенов.
– Ты же сам дал мне имя.
Он уже не слушал, медленно отступал. В сердце Аристогитона возник страх. Не понимая ситуацию, он пришел в ужас. Мозаика сама собой собралась, в уме возник ясный образ.
Внешность, умения женщины, а так же ее знание языка. На данайском она говорила лучше колонистов. В ее речи чувствовался акцент, а диалект она использовала пифенский. Но в славном полисе не встречаются подобные варвары. Она издалека.
Аристогитон взглянул на рабыню, зажмурился и открыл рот, чтобы позвать домашних. Пусть схватят шпионку! Свяжут! Перережут ей глотку! А после прикопают в саду.
Нельзя сообщать о том, что она шпионка западных варваров. Такой позор разрушит карьеру гражданина, низвергнет его в нищету. Архонт Фокл заявит на собрании об изгнании! Вечный позор будет преследовать потомков…
Крикнуть данай не успел. Заточенный черенок не пробил кожу. Хенельга навалилась на черенок, придавив Аристогитона к стене. Давила точно в центр груди, сжимая грудную клетку. Крик перешел в сиплый выдох, боль от удара лишила даная сознания.
Умирать он не торопился, свалился на пол, закатив глаза. Изо рта текла то ли пена, то ли слюна.
– Проклятье, – выругалась Хенельга.
Она надеялась, что импровизированное копье поможет разобраться с этим болтуном. Быстро, безболезненно и даже будто в бою.
Уйти теперь никто не мешал. Хенельга взглянула на обездвиженное тело, размышляя.
Его нельзя оставлять тут. Он придет в себя. Расскажет.
Покачав головой, Хенельга вернулась к столу, взяла нож. Убивать человека вот так, словно свинью, она не умела, не обучена. Это гадкое убийство, нельзя лишать жизни того, кто не представляет прямой угрозы.