– Спросите, что он имеет в виду! – крикнула любопытная голова из кабинета. – Пусть скажет простым русским языком!
– Это значит, что Пушкин в таком состоянии написал «Онегина», – отозвался Леша, переведя свой медицинский бред на человеческий.
Услышав это, летающее тело сделало очередной взмах синими бедрами, раскинув их еще шире, увлажнилось и перевернулось на живот. «Он точно псих, – недоумевала я. – При чем здесь Пушкин?»
– Леша, Леша! Так ты иди сюда, посмотри на художницу, она же у меня здесь. – Не унималась Тамара Борисовна.
Она схватила его под руку и потащила в кабинет. Синяя женщина следовала за ними, паря по воздуху. Ей стесняться было нечего – она была прекрасна, и ее просто распирала надежда на новую жизнь. Перед открытой дверью она накренилась, сделала спокойный и чистый разворот на сто восемьдесят градусов и свободно залетела в комнату, где пряталась голова, и запорхала там, такая же довольная и бесцеремонная.
Голова выглядывала и смотрела из-за шкафа, как оживший рисунок размахивает синими бедрами и вибрирует животом. «Хорошо, что она безрукая», – подумала голова, смотря на ожившее творение рук своих с некоторым облегчением. В этот момент она поняла, что у нее нет шансов избежать встречи с Лешей, который просунул в дверной проем свою голову и смотрел на происходящее теми же безразличными глазами. Мне ничего не оставалось, как высунуться из-за шкафа.
– Здрасьте! – сказала Лешина голова.
– Здрасьте! – сказала моя в ответ.
Потом что-то щелкнуло, мои глаза закрылись, дверь захлопнулась, Лешина голова исчезла. Тамара Борисовна подошла ко мне и приподняла левое веко.
– Спит, – сказала она.
Синяя женщина упала на пол. Она изогнула стан, чуть приподняла одно плечо, слегка опустила другое и замерла. Бездвижная она походила на статую, утратившую не только руки, но и голову. Тамара Борисовна принюхалась. Моментально в кабинете появился огромный мопс. Он был человеческого роста и вошел как человек. В правой лапе он держал палку сырокопченой колбасы, левой – поправлял на толстом боку кожаную портупею с мобильным телефоном. На его голове была твидовая кепка-восьмиклинка шоколадного цвета в красно-синюю клетку. Он обожал произносить свое имя. «Глотон!» – с ударением на последнем слоге и французским прононсом.
– Кто это? – он указал колбасой на синюю женщину.