Дни летели одновременно невыносимо и чересчур легко. Больше всего сил отнимал огород, продажа собранных овощей и фруктов. Пешком Фелиция отправлялась торговать на местном рынке. Всё это смешивалось в неясную картину скучного бытия. Однако было нечто трагичное, утаенное от всеобщего обозрения, в существовании девушки из деревни. Что-то ускользнувшее от пытливых глаз строгой Клэрити. Свидетельством служил и затуманенный взор и порой валящаяся из рук на пол пряжа. Честно, никто особо не задумывался над поведением Фелиции, даже не пытался подметить неуловимые детали незатейливого существа, оттого и не мыслил разгадать великую тайну простой девичьей души. А может, вовсе и не великую, а глупую и надуманную.
Рано утром Фелиция просыпалась, заправляла постель, готовила завтрак, в то время как тетушка еще мирно спала, ссылаясь на необходимость здорового сна людям, уже отдавшим сполна свою силу в прошедшие годы. После приготовления она уже начинала готовить обед – не всегда что-то изысканное, зато с заметным старанием и любовью. Бытовые занятия, хоть и докучали Фелиции, отчасти полюбились ею, очевидно потому, что другие не были понятны неприхотливой и работящей девушке. Днем ее ждала дорога в город, к вечеру – возвращение, и на скорую руку снова готовка. Работа на рынке, несмотря на однообразность и расположение на удачу, являлась в какой-то степени отдушиной от деревенской рутины. Новые лица, люди, движение, мир прежде всего для человека, а не вокруг него. Бывало, приходилось задерживаться допоздна. Внимательная, любопытная Фелиция находила в каждом новом предмете и лице необыкновенное, глубокое, даже мудрое. Вечером обессилено падала растрепанная голова на подушку.
Только кузнечик или редкая пташка слышали, как в тишине ночи раздается тихий, отчаянный, робкий плач. Шли минуты, мрак поглощал движения, всхлипы, лесные крики, еле слышные колыхания. Беспощадно он усмирял мольбу, превращая ее в непробудный сон. Потом все начиналось с начала.
Родителями Фелиции приходились светские личности, но в годы опеки о дочери не баловали ее роскошью и другими выдумками аристократии. Не лучше и не хуже других росла Фелиция. Непонимание и обида сопровождали ее в период разлуки с родными и переселения к тетушке. «На все есть причины. Матери и отцу трудно сейчас. Стало быть, так нужно», – могла ли единственная мысль утихомирить беспокойное сердце? Немногие одарены способностью прощать искренне. Если не прощение, то во всяком случае смирение осталось выходом для крохи. Девочке семи лет пришлось попрощаться с подругами, которые, быть может, стали одними настоящими за всю ее жизнь.